День разгорается
Шрифт:
— Товарищи! — громко проговорил он и голос его молодо и сочно прозвучал в разгоревшемся, светлом морозном утре. — Мы не уйдем отсюда. Мы защищаем свою жизнь, свою свободу. Товарищи солдаты! Вас ведут против народа, против трудящихся. Вас обманывают и заставляют стрелять в своих братьев. Не подчиняйтесь диким приказаниям ваших начальников...
Офицер сорвал перчатку с левой руки, круто повернулся к своему отряду и что-то скомандовал. Барабанная дробь весело и звонко покрыла слова Павла.
Барабан
— Товарищи солдаты! Уходите, мы не будем стрелять в вас!.. Уходите!
И хотя голос Павла покрывал барабанную дробь и хотя слова Павла доносились до построенного по-боевому отряда, солдаты не слышали этих слов, солдаты смотрели на своего начальника и ловили каждое его движение и ждали его приказаний.
— Сходи! — тихо, но решительно сказал один из пимокатчиков и потянул Павла вниз. — Неужто, думаешь, они теперь тебя послушают? Сходи, как бы не сшибли оглашенные...
Барабан внезапно затих. По ту сторону баррикады стало странно тихо. Эта внезапно наступившая тишина таила в себе что-то зловещее и тревожное.
— Великое стояние началось... — усмехнулся семинарист и стал торопливо протирать очки. — Сейчас, пожалуй, бабахнут!..
Но тишина пока еще ничем не нарушалась. И то, что она наступила внезапно и длилась, казалось, невыносимо долго, было тягостно и удручало.
— Черти! — выругался печатник. — Сыпануть в них что ли! Пусть бы душу не томили!..
— Не дури! — одернули его. — Нам первыми стрелять нельзя! Ни в коем!..
— Спокойствие, товарищи! — напомнил Павел. — Раньше всего — спокойствие! Это не полиция, в солдат мы первые не должны стрелять!
Из группы пимокатов раздался недовольный возглас:
— Все едино — солдаты ли, фараоны ли...
Спор готов был вспыхнуть. Но голос офицера там, на улице, истерически прозвенел в затишьи:
— Последний раз предупреждаю: расходитесь!.. Буду стрелять!.. Рота, сми-ирно-о!..
И снова зачем-то загрохотал барабан. И грохот его был угрожающ и зловещ.
Высокий парень в мятой фуражке, Емельянов, шедший впереди остальных двух, оглянулся и тряхнул русыми кудрями:
— Подадимся, товарищи, стороной. По Михайловской, а оттеля проулком к Знаменской ловчее нам будет попасти.
— По Михайловской полицейские всегда шляются, — возразил веселый бас. — Прямо в лапы попадем.
— Лучше где-нибудь проулками... — обронил худой мужик.
— Проулками,
Они пошли маленькими улочками, сворачивая за углы. Город словно вымер. Нигде не было прохожих. Даже собаки попрятались, чего-то испугавшись. И только издалека глухо разрывались выстрелы — то одиночные, то сразу целыми пачками.
Худой мужик втянул шею в широкий воротник и шагал спокойно, по-деловому. Емельянов изредка поглядывал на него сбоку и все собирался что-то спросить. Наконец, не выдержал.
— Слышь, товарищ, ты в городе-то, видать, недавно?
— Нет, нешибко... С год я тут. У мыловара роблю... Да вот теперь обновленья жизни ищу... Туго мне... Вишь, заработки неаховые и кроме — ребятишки... Баба-то, жена значит, померла после пасхи...
— Это худо... — неопределенно заметил Емельянов и вдруг насторожился.
Они приближались к перекрестку. Из-за угла доносился какой-то шум. Не то топот многих ног, не то дробный стук какой-то странной машины. Не понимая откуда этот шум и что он им несет, они остановились. Потапов пророкотал:
— Обожди! Гляну!..
Он крадущимися шагами дошел до угла и поглядел. И сразу же вернулся к товарищам.
— Артиллерию везут. Пушки.
— Ишь сволочи! — выругался Емельянов. — В рабочий народ пушками собираются палить!
— Надо оборачаться к нашим! — обеспокоенно сообразил мужик. — Упредить.
— Да-а... — протянул Емельянов. — Из этакой бабахнут, так от нашей засады даже и щепок не останется.
— Пойдемте обратно! — решил Потапов.
Они стали удаляться от грохота, направляясь по тому же пути, по которому шли сюда. Но в первом же переулке они заметили людей. И не успели они опомниться, как их окликнули:
— Стой! — И пара винтовок направились на них.
— Что за люди? Откуда?
Они были окружены патрулем. Два солдата, городовой и полицейский пристав тесно обступили их и быстро обшарили карманы.
— Ага! с оружием! — обрадованно отметил пристав, принимая от городового отобранные у дружинников револьверы. — Эх! саданул бы я вас, мерзавцев, да рук марать не стоит!..
— Ну, ты... — сверкнул на него глазами Емельянов. — Помалкивал бы!
Пристав побагровел.
— Я тебе погрублю!
— Господин пристав! — неожиданно просунулся к ним поближе Потапов. — Дак вы же ошиблись. Мы ж не забастовщики! Истинный Христос! Мы ж по поручению господина пристава... Оттого и оружье у нас... Понятно?
Емельянов и худой мужик оторопело взглянули на товарища, но тот слегка прищурил в их сторону глаза и продолжал:
— Сами знаете... В участке выдавали револьверы. Да боже мой, неужто мы на забастовщиков проклятых похожи?! Я ж, можно сказать, вроде духовного звания. На клиросе пою...