День рождения
Шрифт:
Она захлопнула дверь. Стук закрывающейся двери глухо прозвучал на лестничной клетке, точно предгрозовой удар грома.
IX. В тот же вечер
Когда Боришка убежала к тетушке Тибаи, мать встала и снова повязалась платком.
— Этот проклятый снег! — проговорил отец. — Тоже забота на твою голову. Давай я пойду. — Он взял из рук матери метлу и провел ладонью вдоль по палке. — Нужно будет чем-нибудь обмотать ее здесь, наверху, а то натрешь себе мозоли на руках, — озабоченно сказал он.
Мать посмотрела на ладони. В своей жизни она столько работала, что у нее уже не
— Для меня, Штефи, твои руки всегда красивы, — проговорил он громче обычного, и глаза его блеснули. — А другому, думаю, ты не собираешься нравиться… Словом, садись и отдыхай! Ты сегодня вдосталь наработалась.
«Если говорить об этом, то и ты тоже», — подумала мать и снова уселась рядом с плитой.
Внимательность и заботливость Карчи всегда доставляли ей радость, а ведь жизнь их началась далеко не безмятежно. Когда они поженились, у них гроша ломаного не было за душой. И все же Карчи всегда был добр и нежен к ней, несказанно добр…
Карой Иллеш быстро зашагал по холодному вестибюлю. «Ну и погодка! — подумал он, выйдя на улицу. — Ни черта не видно. Запросто можно заплутаться. Ишь какая пурга!»
Троллейбус пробирается словно на ощупь. Не позавидуешь в такой час водителю. Сейчас где-то на его маршруте продирается сквозь снег Янчи Келемен. Бедняга! Какая огромная ответственность — вести в такую погоду машину! Да еще пешеходы то и дело перебегают через дорогу. Водителю трамвая все же легче. Как-никак вагон гремит, звенит. А «тролли» катится неслышно, так, что, если зазевается пешеход, быть беде.
«Тролли» бегает в тапочках», — сказала как-то Ютка Микеш, когда была еще маленькой. Он как сейчас помнит, как девочка, сказав эту фразу, подняла вверх свое маленькое умное личико. Ему всегда нравилась Ютка Микеш, и он всегда был рад, когда она заходила к ним. Интересно, что бы пожелала для себя в подарок Ютка? «Наверное, попросила бы для своей бабушки шубу или путевку в санаторий», — думал он, сметая с тротуара снег. И вдруг — легка на помине! — откуда ни возьмись, и впрямь появилась Ютка. Карой Иллеш помахал ей рукой и окликнул ее, но ветер заглушил его слова. Ютка забежала в их парадное, и он решил, что она сейчас больше уже не появится, но через минуту, не более, Ютка вернулась, сложив, в уголке парадного покупки, сделанные ею. Она потянулась к метле:
— Дайте мне, дядя Иллеш. Вместо физкультуры. Это же совсем не трудно. А вы идите домой. Метлу я поставлю на место, как кончу.
Иллеш посмотрел на улицу — мимо них снова неслышно проехал троллейбус. Потом взглянул на Юткины руки — она была в варежках, вполне пригодных для работы.
— Нет, серьезно, — повторила Ютка. — Это же легкая работа.
Она была ростом ниже Боришки, наверное, на целые полголовы. Со своими по-детски короткими кудряшками она казалась не старше двенадцатилетней. И, однако, Ютка понимает, что он устал и только потому вышел на улицу, чтобы избавить жену от необходимости работать на таком холоде. Да, вот Ютка понимает, а Бори — нет. А Штефи щадит ее, оберегает от всякой работы, все ссылается: достаточно, мол, того, что она сама с детства только трудилась и трудилась… Но имеет ли он право принять от ребенка такую помощь? Ведь она и физически слабее Боришки, и питается не так, как его дочь, хотя сама ведет хозяйство… Ютка почти
Ютка вернула метлу, да еще «спасибо» сказала, и, не дожидаясь ответа, прошмыгнула мимо него. Иллеш взглянул на освещенное окно четвертого этажа: у Ауэров горел яркий свет, за оконными занавесками нового жильца ярко светила большая люстра; у тетушки Тибаи мерцал розовый свет — там сейчас Бори.
По-настоящему Боришке не к Тибаи надо было бы проситься в гости, а предложить отцу свою помощь — убирать снег. Снова защемило ему сердце от горечи и разочарования.
Когда Карой вернулся домой, Штефи уже стояла одетая в пальто и доставала из шкафа платок на голову.
— Пробегусь по магазинам, — проговорила мать. — Я вспомнила: ведь сегодня все открыто до девяти вечера.
— Сходи, — мрачно ответил Иллеш, все еще думавший о Боришке и Ютке Микеш.
— Хочу, Карчи, купить что-нибудь и себе, побаловать и себя немного. Имею же я право?
Разумеется, Штефи так много работает. И что за странный вопрос? Отец улыбнулся, подумав, что порою Штефи бывает таким же ребенком, что и Боришка. А вообще это что-то новое. До сих пор она никогда не покупала подарков самой себе.
— Ну что? Уговорились? Что бы я ни купила, тебе должно понравиться?
— Конечно!
Иллеш полез было в карман за кошельком, чтобы дать ей денег, но мать остановила его:
— Я же сказала: сама куплю и сама расплачусь. А ты если что захочешь сам купить — пожалуйста, это будет твой подарок.
Мать рассмеялась. А Карой Иллеш подумал о том, какое у нее будет лицо, когда она распакует стиральную машину. Больше не придется ей гнуться над корытом, бегать греть воду и обливаться потом. Такого сюрприза Штефи от него, конечно, не ждет. Машина пока стоит преспокойненько у соседей. В квартире Годы.
— Ну ладно, я побежала, — проговорила мать. В дверях она еще раз переспросила, не рассердится ли он, если она купит что-нибудь себе.
— Что за странный вопрос? — рассмеялся отец. — Ведь ты же знаешь, что я буду только счастлив, если ты наконец купишь что-нибудь и для себя. Нельзя же все деньги тратить на одну Боришку. Купили ей две ночных сорочки, и достаточно. Так нет же, ей нужно дарить еще и третью, голубую, только потому, что она, видите ли, очень идет к ее светлым волосам.
В квартире было тепло, тихо и уютно. Отец читал и курил, порою отщипывая кусочки от кренделя.
Но на душе у него было что-то не очень спокойно. Карой Иллеш любил, вернувшись домой, сидеть в кругу семьи. Цила вот уже три года замужем, но и до сих пор он не мог забыть, как, бывало, она бросалась навстречу ему, когда он приходил домой. Сейчас же он с грустью подумал о Боришке, вспомнив ее опухшее от слез лицо, опечаленный взгляд. Штефи, конечно, сумеет ее развеселить и утешить, даже и не заговорив с ней, одним только видом. Отец любил семью и бывал всегда в хорошем настроении, когда все были в сборе.