День рождения
Шрифт:
Но больше всего ей нравилось теперь в подвале. «Противная нора» — так она называла его раньше. Насупленные своды, на которые, бывало, и смотреть-то не хотелось, сейчас как бы сделались неотделимой частицей ее собственного очага. «Я своими руками привела его в порядок, — думала Бори, проходя по подвалу, — это после моей работы сияют чистотой окна, блестят ручки и железная дверь, и бомбоубежище стало походить на жилье».
А если бы звено не помогло ей — что тогда бы?!
Часов около десяти заявилась Кучеш. Бори не ожидала гостей и встретила ее в рабочей одежде.
— После
— Вы что, распределили между собой время? — спросили Бори.
— Да, на каждый день по две, — кивнула головой Кучеш. — На праздники ты все равно не одна была. А вчера исключение: ударная работа. Вот повеселились-то! У тети Чисар не меньше двух кило печенья съели (Теперь Боришке было понятно, чего ради сидела Чисар у них до десяти вечера!) Варьяш чуть не лопнул от злости, когда увидел, что кто-то до него навел порядок в подвале. Мы и не предполагали, что ты сама тем же, что и мы, занимаешься. У нас ведь какой был план: ты утром встаешь, видишь все и падаешь в обморок. Ютка говорит: ничего, пусть она, ну то есть ты, дня два считает, что нам до нее и дела нет. А потом правда и так откроется.
Бори стояла и перебирала в памяти одно за другим: вот Ютка собирает куски угля, рассыпанные возчиком на мостовой, а Бори стоит и наблюдает.
Кучеш все время с вожделением поглядывала на мелкое печенье — производство Гагары, и Боришка, поймав ее взгляд, с готовностью поставила перед нею целое блюдо сластей.
— Тебе помочь чем-нибудь? — спросила гостья, уплетая кренделек с ванилью.
Чего ж помогать, когда квартира в порядке, дом тоже, даже на лестнице и во дворе делать нечего. Снега не было; значит, нечего и мести.
— Ну, тогда посидим, — кивнула Кучеш. — Что с Рудольфом?
— Рудольф — жених, только чужой, — отвечала Боришка.
Кучеш испуганно отвела от нее взгляд и принялась разглядывать потолок. Как в таких случаях выразить сочувствие?
— Глупости все это, — спокойно продолжала Бори. — Впрочем, какая разница.
«Нет разницы? Тем лучше. Но на всякий случай не буду уточнять подробностей, вдруг осталась горечь?» — думает деликатная Кучеш и ловко переводит разговор на другую тему:
— А что ты скажешь, Бори, о Варьяше? Теплится все-таки в нем огонь любви. Ты могла бы побольше внимания уделить своему старому кавалеру! Говорят, Ютка в два счета уговорила его на ночную работу. Видно, Варьяш все еще любит тебя и пытается таким способом снова помириться с тобой.
— Любит? — задумчиво протянула Боришка, а про себя подумала: «Как бы не так! Или с важным видом сказать Кучеш, что она, мол, права, и таким образом еще выше поднять свой «женский авторитет»? Впрочем, на что он мне нужен, такой «авторитет»?» — Не любит он меня. Если бы любил, это стало бы ясно еще летом, когда мы в оранжерее работали. Но там он на меня даже не смотрел. Или, скажем, вчера, когда мы с ним разносили заказы «Резеды». Да и за что ему меня любить: ведь я с ним так некрасиво обошлась. А он хороший
— Ну, если бы не любил, чего ради тогда он ночью, в кромешной тьме, чистил мемориальную доску Эперьеша? — возразила Кучеш. — Чуть шею себе не свернул, танцуя на самой верхушке стремянки. Ютка от страха даже смотреть не могла, отвернулась. И ведь он не из нашего звена и вообще никакого отношения к нам не имеет. А всю ночь трудился вместе с нами, хотя утром ему чуть свет на работу вставать. Бедняга, наверное, совсем не выспался.
— Может, он это из-за Ютки? — высказала предположение Бори.
Наступило молчание. Кучеш даже дара речи лишилась от неожиданности: как же это она, величайший знаток любовных дел, сама не додумалась! А Иллеш-то какова, словно ее подменили: и замечает все, и соображать стала! О Сильвии уже и слышать не хочет, говорит: «С ней все кончено!» Может, ей теперь уже не кажется, что все на свете мужчины влюблены в нее? А ведь над этой ее манией давно потешались все девчонки в классе. Бедная Бори даже старого учителя Ленца зачислила однажды в свои поклонники. Нет, Иллеш явно поумнела! Но Ютка и Варьяш?!
Кучеш еще до ужина хотелось обсудить эту тему с Боришкой, но помешал приход комиссии по проверке соревнования. Бори провела комиссию в составе трех женщин по всему дому от подвала до чердака.
Члены комиссии молча осмотрели дом и все время что-то записывали. Только в самом конце, уже прощаясь, одна женщина сказала другой:
— Просто невероятно!
На улице они постояли еще немного, осмотрели дом снаружи, задирая головы, полюбовались мемориальной доской. Доска сияла; на бронзовом профиле Эперьеша весело играл луч зимнего солнца. Отмытые от пыли буквы теперь были отчетливо видны, и Бори впервые в жизни прочла всю надпись: «Сам по себе ты ничто… только…»
Вернувшись, Бори застала у себя в квартире Кучеш и тетю Гагару: они вместе с Кучеш чистили на кухне картошку. Кучеш осталась и обедать, а потом долго еще не хотела уходить и даже требовала, когда снова пошел снег, чтобы Бори взяла ее с собой мести улицу. Но Бори поймала себя на мысли, что ей будет неприятно, если за нее станут работать другие.
После полудня пришла тетушка Диль и пожаловалась, что у них опять засорилась раковина. Тимар, сменившая Кучеш, обрадованно вскочила. Раковина в квартире Дилей засорялась весьма часто, потому в появлении тетушки Диль не было ничего неожиданного. Бори хотела пойти к Дилям сама, но Тимар смотрела на нее так умоляюще, что пришлось уступить.
Шли дни, тетя Гагара постепенно познакомилась со всеми пионерками из Юткиного звена. Покончив с ужином у Иллешей, Гагара до полуночи возилась затем с домашним печеньем, чтобы для девочек, так охотно помогающих Боришке, на кухне всегда было их любимое лакомство. Ей вдруг припомнились давно забытые рецепты, и участковый дядя Балаж, проходя в ночное время по улице Эперьеша, не раз удивлялся: чего это тетушка Тибаи перестала гасить свет, как обычно, уже в девять вечера? Чего это она вдруг стала полуночничать?