День шпиона и кое-что о птичках
Шрифт:
– Предательство – отвратиться от близких, перейти к врагам. Попасть в плен – не то же самое. Что-то непохоже все это вот на добровольное содействие. Если близкие – разве они осудили бы вас? Кого же вы не можете предать?
– Идеалы, наверное…
Ее голос упал – фраза прозвучала так глупо.. в этой комнате…
Он вздохнул примирительно.
– Барышня… Хотел бы я иметь что-то такой же силы. Ну, так пока у нас с вами есть еще время, расскажите мне об этой вашей справедливость… или о вере. Кто знает, говорят, вера иногда помогает. Как вы думаете?
Запинаясь
– Идеалы хорошие. Вот только… ваши ли?
Сказать ему? Зачем… Разве уже не все равно…
– Так хотелось быть вместе… со всеми.. а теперь… теперь…
Она тихо заплакала, не надеясь услышать ответ. Но теплый, уверенный голос отозвался тотчас же.
– Одиночество кажется страшным. Но на самом деле это потому, что все самое страшное всегда переживается в одиночестве. Даже если вокруг толпа, даже когда рядом самые близкие… страдание отрезает от всего, оставляя обнаженным… беззащитным… и одиноким…
Как он понимает все! Удивительно, вот бы поговорить с этим человеком раньше, до сих пор никто ее так не слушал. Не слышал.
– Да! Вы правы! Мой дедушка, он всегда…
Дверь отодвинулась, оборвав ее на полуслове. Опять! Она сама не ожидала, что испытает такой безумный ужас – опять! Выдержать это еще раз – от одной мысли она похолодела, даже губы стали "не своими", будто вся кровь застыла, как ручей морозным утром.
Вошел тот противный молодой парень, он вызывал у нее гадливое чувство, как змея в пруду. При всяком случае он засматривался… он пялился на нее упорно и непрерывно. Особенно неприятен его взгляд – застывший, темный и густо наполненный чем-то настолько постыдным, что встречаться с ним глазами было невыносимо. Остальные смотрели на нее по-другому, как… ну, как крестьянин оценивает свинью или, например курицу, держа ее за ноги и встряхивая. Ему надо знать, получится ли из курицы несушка, или вкусный суп, он не наслаждается беспомощностью курицы, он вообще слишком занят важным для него вопросом, чтобы задумываться – унизительно или нет для курицы висеть вниз головой.
Она не успела испугаться еще сильнее, увидев парня, тем более, что он даже не посмотрел в ее сторону
– Командир! – выкрикнул с порога. – Командир, если вы…
Он обращался к сидящему на полу – почтительно, как к старшему, как к командиру, и вдруг осекся, что-то сообразив.
– Ой! Тысяча извинений!
Забавно вытаращив глаза, парень отпрянул, потом резко рухнул, опустившись на колени и локти, подался назад, почти уткнувшись носом в землю и простонал:
– Непростительно… командир, я опять все
– Да я уже заканчиваю. Зови остальных… – Отозвался уверенный голос. Говоривший вдохнул, собираясь что-то добавить, но слова оборвались приступом кашля. Парень немедленно вскочил и бросился вперед, чуть не упав по дороге.
Она до сих пор не могла поверить в происходящее, ее голова кружилась, не в силах решить противоречие между слухом и разумом. Первый докладывал, что кашляет недавний собеседник, сидевший на полу позади-справа. Ум же, вопреки всему, цеплялся за иллюзию, пытаясь внушить себе, что и голос, говорящий на чужом языке, и кашель доносятся от двери… так не хотелось осознавать обман…
Когда к слуху прибавилось и зрение, разуму пришлось сдать позиции – с пола поднимался, потирая грудь, тот самый человек, что зарубил Чжу. Одетый, как начальник охраны знатной персоны, а не в чужеземное платье, отдававший приказы коротко и больше жестами. Теперь она понимала, почему – боялся раскашляться. Он, никаких сомнений..
– Вы! Ты – Жишен Цинь, четырежды проклятый убийца, поджигатель святой обители!
– Для вас – пока еще командир отряда левой гвардии. А вы – сударыня Шу Ликин, внучка знаменитого господина Шу – разрешите представить.
В комнате человек пять, но все молчат. Высокий, стоявший ближе всех, слегка прищурился.
– Значит, курьер?..
– Нет, к сожалению. Не тот, кого ожидали. Поэтому мы на исходных позициях.
Высокий обошел вокруг, неприметно покачав головой. На его лице тщательно скрываемая брезгливость боролась с деловитостью.
– И откуда выводы? Знаешь, в таких… обстоятельствах многие признались бы в чем угодно. Не все, подобно некоторым моим знакомцам, имеют каменное сердце, к счастью это или нет. Грамотная? Что не торговка – это пожалуй, и маскироваться не умеет, однако аристократический род…– Он недоверчиво пожал плечами. – Да ты посмотри хотя бы на ее ноги…
– Вот именно! Посмотри сам, да повнимательнее! Ей начинали формировать ножки, но потом случилось нечто! А ее речь? "Эй, горная речка, бежишь ты далечко? Все кружишь-плетешь, нет бы к морю потечь-ка! Конечно, цветенье садов быстротечно… Чтоб персик полить, здесь осталась навечно". Даже мне, чужеземцу, слышно! Да ты возраст ее прикинь – не улавливаешь? С дедушками-бабушками живут обычно те, кто потерял родителей…так или иначе!
– Тогда бежало не только семейство Шу! Смута есть смута!
– Я тоже сначала думал – еще одна фанатка, из тех, побросавших семьи-дома.
– Ну вот, ты сам сказал…
– Фанатка – и "пожалуйста", "не могу сказать"? Ни слова об идеях? Она не сумела изложить эмоционально ни один из постулатов. Они ей безразличны. В отличие от семьи… Дедушки и бабушки. У кого из верхушки еще может быть внучка в лагере Шу? Даже если рассматривать только возраст и происхождение…
– Ладно, логика есть, но это по моей части, а вот вопрос по твоей – скажи, ты бы отправил свою внучку с опасным поручением? Единственную внучку, почти без охраны, без подготовки?..