День состоит из сорока трех тысяч двухсот секунд: Рассказы

Устинов Питер

— Что вы?..

— Я ее не читал.

— Думаю, она вам понравится, Бейтли, очень уж хорошо читается.

Закусив губу, Отфорд ринулся в атаку:

— Описание переправы через реку Риццио представляет итальянскую кампанию в совершенно новом свете.

На лице Гриббелла появилось почти добродушное, даже благодарное выражение. Он отложил свою газету.

— Вы военный, сэр? — спросил он.

— Я историк.

— Военный историк?

— Да. Мое имя — Джон Отфорд.

Гриббелл пропустил слова Отфорда мимо ушей. Казалось, он слышал лишь то, что

хотел услышать, и, пока Джон представлялся, генерал уже обдумывал следующую фразу.

— Знаете, — начал он, — некоторые из вас, историков, чертовски несправедливо обошлись кое с кем из нас, бедолаг, которые и вынесли на своих плечах настоящие сражения.

— Но разве не правда, что некоторые из вас, военных, чертовски несправедливо обошлись друг с другом? Прочитав все, что написали Айк, Кровь и Кишки, [5] и Монти, и Омар Брэдли, я удивился, как мы вообще выиграли войну.

5

Айк — прозвище американского генерала Эйзенхауэра (1890–1969), командовавшего экспедиционными силами союзников в Западной Европе; впоследствии главнокомандующий силами НАТО (1950–1952), президент США (1953–1961).

Кровь и Кишки — прозвище американского генерала Паттона, отличавшегося крайней невыдержанностью характера; командовал соединениями во время кампаний в Северной Африке и Западной Европе.

Гриббелл пропустил мимо ушей и это.

— Никто ведь так и не понял, — продолжал он, — что, не форсируй я тогда под рождество Риццио, сидеть бы нам в Италии по сей день. — Он улыбнулся тусклой улыбкой и, казалось, готовился принимать поздравления.

— Но что было бы, перейди вы в наступление, когда хотел Марк Кларк?

Гриббелл расценил этот вопрос как проявление наглости.

— Любезный юный сэр, — сказал он на удивление злобно, согласись я с этим планом, я бессмысленно потерял бы две тысячи человек.

— А если бы вы поддержали атаку бригадира Олбэна?

Гриббелл вскочил, словно ему дали пощечину.

— Я пришел сюда не для того, чтобы подвергаться оскорблениям, — произнес он чопорно. — Могу я узнать, вы член нашего клуба или находитесь здесь как гость?

— Я — член клуба, — спокойно ответил Джон.

— Весьма сожалею слышать это.

И Гриббелл величаво удалился.

— Выдали ему на все сто, — пробормотал Леопард. Но тут Гриббелл неожиданно вернулся к ним.

— Есть определенные вещи, которых не вставишь в книгу во избежание иска за клевету, — сказал он более разумным тоном. И я не мог упомянуть об одном обстоятельстве, связанном с атакой Олбэна. Он был пьян. И возглавлял атаку, одетый в пижаму.

Отфорд вел машину, находясь под сильнейшим впечатлением от случившегося. И ему лишь ценою больших усилий удавалось следить за сигналами светофоров. Почему упоминание имени Олбэна вызвало столь несоразмерный гнев у генерала Гриббелла? И зачем было генералу так впечатляюще, пусть и банально, обставлять свой уход

лишь затем, чтобы тут же испортить эффект, вернувшись с довольнотаки рациональным объяснением поведения Олбэна? Какое странное значение придал генерал всему эпизоду неумеренным проявлением гнева и непрошеным объяснением его!

Поставив машину на стоянку, Отфорд хотел было выключить фары, но ему показалось, что рядом с изгородью, метрах в трех от него, стоит какая-то женщина. После минутного колебания Отфорд все-таки выключил фары, вышел из машины и запер дверь. Он подождал немного. Ему послышался скрип каблука по гравию, и снова все смолкло.

— Миссис Олбэн! — позвал он.

Молчание.

Джон снова открыл дверь, сел в машину, повернул ключ зажигания и медленно поехал вперед в кромешной тьме. Внезапно он включил фары, и лучи света поймали жалко выглядевшую, бледную женщину. В руках она сжимала книгу Гриббелла. Отфорд притормозил, открыл дверь и сказал возможно непринужденней:

— Не хотите ли чего-нибудь выпить, миссис Олбэн?

— Почему вы все время избегаете меня? — выпалила та.

— Я не понял, кто вы.

— Вы смеетесь надо мной!

— С какой стати мне над вами смеяться? — слегка растерялся Отфорд. На миг оба умолкли, не зная, что сказать. Прошу вас, заходите в дом, мы сможем там поговорить спокойно.

Джин Отфорд пришла в ярость: муж не только не позвонил предупредить, что опоздает к ужину, но, явившись наконец, привел с собой какую-то растрепанную особу, очень смахивающую на побродяжку.

Ужинали в молчании. Барьер злости разделил жену и мужа, а замечания миссис Олбэн — что еда, мол, великолепна, но она вовсе не имела намерения оставаться на ужин, это Отфорд настоял, а теперь она пропустила последний поезд с пересадкой на Саннингдейл и не знает, что делать, лишь подогревали возникшую глухую распрю.

После кофе Джин стремглав выскочила из комнаты, не обронив ни слова, и Отфорд обратился к миссис Олбэн.

— Скажите, — спросил он, — почему вы так настойчиво звонили мне и преследовали меня последние два дня?

— Боюсь, ваша жена не очень мною довольна, — робко заметила миссис Олбэн.

— Нет, это мною она не очень довольна, пусть даже вы и дали к этому повод. Я хотел бы, чтоб вы ответили на мой вопрос.

— Вы знакомы с моим мужем? — спросила она, явно пересиливая себя. Миссис Олбэн была женщиной весьма нервической и не очень привлекательной.

— Нет.

— И думаю, не читали еще эту книгу?

— Почему, я прочел ее.

— Вот как.

Она замолчала. Отфорд знал наперед, что ему предстоит услышать, но миссис Олбэн нужно было обдумать, как изложить свое дело, а это требовало времени. Она была жалкой: налитые кровью глаза и растрепанные седые волосы делали ее похожей на старую каргу.

— Тогда вы читали и о бригадном генерале Олбэне.

— Да.

— И поверили этому?

— У меня нет оснований не верить.

Миссис Олбэн заплакала; но как ни странно, слезы казались до того естественной деталью ее лица, что не вызывали почти никакого сочувствия.