День Суркова
Шрифт:
– Брр, – сказал Сурков первую осмысленную фразу.
Он потихоньку стал смывать с себя остатки масла. Как и положено, мыло ело ожоги, оставляя зуд.
– Не может быть, – пожаловался Сурков, – этого не может быть! Этого не может быть!!
Кран громко хрюкнул, плеснул на Суркова последнюю порцию воды и замолчал.
– Эй, новенький, – услышал Сурков. – Давай быстрей, сейчас воду отключат.
– Уже отключили, – тихо сообщил Сурков.
Возникший в проходе толстяк осмотрел покрытого мыльной
– Вот что, новенький, ты здесь надолго, так что послушай моего совета: не будь чмом.
– Как это?
– Так. Сопли не распускай, не ори, когда тебя жарят, не стой «раком» в раздевалке. Поджарился, масло смыл – и на нары. А если ты вздумал свои игры играть, знай – здесь таких не любят.
– Какие игры?
– Такие. Ручку Паркеру отдай и не думай, что он о ней не знает.
– Как он узнал?
– А ты как думаешь? Мысли прочел, придурок. Неужели непонятно?
– Они умеют читать мысли?
– Все читают мысли, в том числе и ты. Или думаешь, здесь все русский изучали? Все на мыслях. Говорить – воздух трясти, да и воздуха здесь почти нет, – толстяк помахал короткими руками вокруг себя.
– Чем же мы дышим?
– Узнаешь, – пообещал толстяк, – когда в котел попадешь.
Сурков закрыл глаза и опустил голову.
– Не ной, баба, – фыркнул грешник презрительно. – Пообгоришь, привыкнешь, лет через триста могут на верхние уровни перевести, там полегче да почище, а если с головой – можешь и до черта дослужиться. Но до черта – это надо лет семьсот обгорать, чтоб до черноты.
– А в Рай кого-нибудь переводили?
– В Рай? – толстяк схватился за бока. – Ха! Новенький в Рай захотел, ёкарный бабай.
Сурков отряхнулся как собака и, обойдя развеселившегося толстяка, прошел к тринадцатому шкафчику. Стараясь не потревожить ожоги, он накинул спецовку и аккуратно застегнул пуговицы. Обуваться было особенно больно. Немного поколебавшись, Сурков засунул руку в ботинок и извлек злополучную авторучку. Блеснувшее в полумраке золотое перо показалось нереальным.
– Интересно, – сказал Сурков, – а почему ее никто не отнимет силой?
Суркова поразило, что такой простой вопрос не возник раньше, ведь если черти обладали реальной властью, могли читать мысли, чинили беспредел и кого-то опекали, то логично было предположить, что они распоряжались и имуществом грешников.
– Эй, дневальный, – позвал Сурков, – как вас там?
– Ты меня задерживаешь, – напомнил толстяк.
– Еще минуту, – и, не дождавшись ответа, спросил, – А почему черти не применяют силу?
– Не все так просто, – глубокомысленно вывел толстый. – Когда-нибудь сам догадаешься.
Суркову ничего не оставалось, как нести свои ботинки по полутемным коридорам
– Долго ходите, грешник Сурков, – вместо приветствия сказал черт Вялый. – А я вас поджидаю.
– Зачем? – спросил Сурков безрадостно.
– А вы не догадались?
– Скажите, Вялый, – не выдержал Сурков, – почему вы мне выкаете?
– А что вас смущает?
– Меня просто бесит ваше вежливое отношение.
– Это моя работа.
– Вы хотите сказать, что издеваетесь надо мной?
– Сурков, здесь Ад, и церемониться с вами никто не обещал.
– А если я вам съезжу по физиономии?
– Да будет вам известно, что у черта нет физиономии, а вышеобозначенная часть тела называется мордой.
– Вышеобозначенная часть тела, по моим представлениям, должна иметь рога.
– Это уже мифология, – махнул рукой Вялый, – бабушкины сказки. Но вы мне, Сурков, зубы не заговаривайте.
– Вы тоже хотите получить паркер?
– Хочу, – ответил Вялый после продолжительного раздумья.
– Зачем? – спросил Сурков.
– Идемте.
Вялый направился по проходу, миновал несколько галерей и остановился возле узкого входа в пещеру.
– Будете расширять вход, – пояснил он.
– Чем? – спросил Сурков.
– Чем угодно. Будете работать здесь вместо отдыха до тех пор, пока размер пещеры не превысит размер грота. Затем получите право на восьмичасовой отдых.
– Это распоряжение Паркера?
– Паркера, – согласился Вялый. – Но я мог бы его ослушаться и заставлять вас работать меньше или перевести в другое место, если, предположим, получил бы от вас кое-что.
– Прощайте, Вялый, – уверенно сказал Сурков. – Идите, отдыхайте, у меня много работы.
Сурков двинулся к входу, пробуя руками куски горной породы. Он твердо решил, что ручка останется у него не столько в силу природного упрямства, сколько из-за очевидных рассуждений. Раз вещь кому-то очень нужна, значит она представляет собой определенную ценность.
* * *
Сурков очень быстро понял, что лучшим в данной ситуации было бы сойти с ума. Умереть, не думать, не существовать он не мог. Теперь он вынужден терпеть, пребывать, мириться и, самое страшное, осознавать, что это будет продолжаться и продолжаться. Сложнее всего было не думать об этом, потому что мысли тошнотой подступали к горлу и кружили голову, как только Сурков не успевал от них отмахиваться. Что может быть неприятней навязчивой мысли? Может быть, теща? Или сварливая жена? Нелюбимая работа? Болезнь? Старость? Бедность? Собственная глупость?