День твоего рождения

Лиханов Альберт Анатольевич

–  Ну вот, - говорит отец, - только не торопись. Набок голову поворачивай - вдох, в воду лицо - выдох. И не бойся. Давай-ка еще раз.

Потом они лежат на берегу, говорят неторопливо, и Толик засыпает отца желтым песком - ноги, туловище, руки. Отца голова остается.

Голова лежит на песке, улыбается, всякие интересные истории рассказывает. Вот, например, откуда инженеры взялись? Что вообще значит «инженер»? Оказывается, это слово произошло от латинского - «ингениум». Значит, способность, изобретательность. Выходит, инженер - изобретатель.

Толик удивлялся: неужели всякий инженер непременно изобретатель? Отец говорит: всякий. Один в меньшей степени изобретатель, другой - в большей. И вообще, инженер, пожалуй, самый главный человек в стране. Любая машина, да что машина - самая простая вещь инженером придумана, сконструирована, рассчитана.

–  И утюг?
– смеется Толик.

–  А как же, - говорит отец, улыбаясь.
– Смог бы человек без утюга прожить? Смог бы. Только что это за жизнь, если все мятые, неопрятные ходить станут.

–  И чайник?
– удивляется Толик.

–  И чайники, и люстры, и самолеты, и лампочки, и иголка - все, все, все…

Они улыбаются, молчат. Потом Толик спрашивает тревожно:

–  А ты больше не инженер, раз в цех перешел?

Отец Толику подмигивает и отвечает:

–  Я обратно вернулся!

–  Значит, снова ту машину чертишь?
– смеется Толик.

–  Не машину, а только один узел.

Толик смеется: не выиграла, значит, бабка, так ей и надо, не будет лезть! И за отца радуется - то-то он веселый, не хмурится, как раньше.

Не так уж много воскресений в одном месяце, а Толик, с отцом увидевшись, поплавав с ним, повалявшись в песке, чувствовал, как раз от разу он будто бы крепнет, становится сильней. Не в мускулах, конечно, дело, не в бицепсах там всяких. Сильнее Толик становится вообще.

Сколько времени он жил, словно пришибленный. Утром просыпался, а что вечером будет - не знал. Словом, нет ничего на свете хуже неуверенности. Неуверен человек в себе, во всем, что вокруг, - и жить ему тоскливо, неинтересно, тяжко. Толик перегрелся, пережарился на солнце, и кожа с него клочьями полезла. Так вот и тут. Неуверенность, будто старая шкура, с Толика сползала. И он становился веселей, радостней. Никакая баба Шура его из равновесия сейчас вывести не могла. Жил он так, будто и не было никакой бабки. Не замечал ее. Вот что такое сила!

Но никак не думал Толик, что сам же отец, который силу ему эту дает, и по уху может дать.

Тогда он обиделся поначалу, хотел не выходить к отцу в другое воскресенье, но подумал хорошенько - и еще лучше стал относиться к отцу. Понял, что, кроме всего, отец еще справедливый человек.

Вот как было.

Лежали они в песке, говорили, кем Толик станет, когда вырастет. Отец хотел, чтоб инженером. И Толик не возражал. Ингениум - это ведь здорово! Идешь по улице, а тебе навстречу машина. Твоя, ты ее сконструировал…

Лежали они, в общем, говорили мирно, спокойно, улыбались друг другу - и вдруг у Толика глаза расширились.

Он увидел, как недалеко

от них Цыпа с учительницыной Женькой располагаются. По-хозяйски втыкают в песок зонт, раздеваются, от солнца жмурясь, потом, взявшись за ручки, бредут в воду, как жених и невеста, плещутся там, словно утки, и визжат дружно в два голоса.

Каникулы на дворе, лето жаркое, и уж позабылись, отошли в дальнее весна и школа, но вдруг всколыхнулось что-то в Толике. Не будь тут отца, он, пожалуй, не стал бы старое ворошить, но рядом был отец, и Толику прямо невмоготу стало. Захотелось к Цыпе с Женькой подойти. Чтоб увидели они, гады, отца и поняли, гады, какой-такой он, Толик, предатель.

–  Ты что?
– удивился отец, увидев в глазах у Толика охотничий блеск.

–  Щас!
– ответил он и трусцой побежал к воде.

Цыпа с Женькой все бултыхались, все повизгивали, и, приближаясь к ним, Толик вспомнил вдруг, как они тогда, на перемене, друг за дружкой вниз побежали. Похвалу от Изольды Павловны получать. «Ну-ка, ну-ка, - подумал Толик, зажигаясь, - а вот я их об этом спрошу».

–  Эй!
– крикнул он, подбегая к Цыпе и Женьке.

Увидев Толика, они испуганно притихли, перестали брызгаться.

–  Ну что?
– сдерживая дыхание, спросил Толик.
– Как погодка?

Женька стала боком выходить из воды, но Толик отступил на шаг и поднял руку, словно на собрании.

–  Постойте-ка, - сказал он.
– Погодите. Есть к вам наболевший вопрос.

Женька остановилась, искоса глядя на него.

–  Вот тогда, - спросил Толик, - четверки вы еще получили, вас предупредили, что спросят, да?

Цыпа покраснел, растопырив костлявые руки, и с них в речку капала вода. «Как из умывальника», - подумал Толик и засмеялся. Но смех у него получился, наверное, недобрый, и Женька крикнула защищаясь:

–  А тебе какое дело?

Но Толик и не собирался к ней приставать. Свяжись тут с девчонкой!

–  Да нет, - сказал он.
– Никакого. Только вот хочу Цыпе за старое по морде дать.

Честно-то сказать, бить Цыпу ему совсем не хотелось. Подумаешь, трус! Стоит и трясется. Но ударить все-таки стоило. Не счеты сводить, нет, просто так стукнуть. А потом повернуться и не спеша к отцу пойти, чтоб увидели, к кому он идет.

Толик спокойно прицелился и дал Цыпе по подбородку. Тот согнулся, зашатался и упал в мелководье.

Толик повернулся и, как планировал, не спеша пошел мимо Женьки к отцу.

Он думал, отец ничего не скажет. Понимает ведь, в чем дело, - Толик ему про школу рассказывал.

Но отец выбрался из песка и пошел навстречу Толику. Поравнявшись, он выбросил руку, и Толик почувствовал, как обожгло щеку.

–  Запомни, - сказал отец, - никогда не хвались своей силой. Или тем, кто у тебя за спиной стоит.

Толик медленно заливался краской.

«Перед Женькой, - подумал он, - перед этим гадом Цыпой так позорить!» Толик схватил одежду и бросился с пляжа.