День в Фонтене-о-Роз
Шрифт:
Я подошел к трупу и приподнял его. Он был застывший и холодный.
«Да потому, что он мертв», — сказал я.
«Мертв! — повторил палач. — Мертв! Ах, черт! Это еще похуже; в таком случае надо спасаться, господин аббат, надо спасаться».
И он встал.
«Нет, ей-ей, — сказал он, — лучше я останусь, а то он еще встанет и погонится за мной. Вы, по крайней мере, святой человек, вы меня защитите».
«Друг мой, — сказал я палачу, пристально глядя на него, — тут что-то кроется. Вы только что спрашивали меня, зачем я пришел сюда в этот час.
«А, Бог мой, господин аббат, все равно придется это вам сказать когда-нибудь на исповеди или иначе. Ладно! Я и так вам скажу. Но погодите…»
Он попятился.
«Что такое?»
«А тот, случаем, не шевелится?»
«Нет, успокойтесь, несчастный совершенно мертв».
«О, совершенно мертв… совершенно мертв… Все равно! Я все же скажу вам, зачем я пришел, и если я солгу, он уличит меня, вот и все».
«Говорите».
«Надо сказать, что этот нечестивец слышать не хотел об исповеди. Он лишь время от времени спрашивал: „Приехал ли аббат Муль?“ Ему отвечали: „Нет еще“. Он вздыхал, ему предлагали священника, он отвечал: „Нет! Аббата Муля… и никого другого“.
«Да, я это знаю».
«У подножия башни Гинет он остановился. „Посмотрите-ка, — сказал он мне, — не пришел ли аббат Муль?“
«Нет», — ответил я ему. И мы пошли дальше.
Подойдя к лестнице, он опять остановился.
«Аббат Муль не пришел?» — спросил он.
«Да нет же, говорят вам». Нет ничего несноснее человека, который повторяет вам одно и то же.
«Тогда идем!» — сказал он.
Я надел ему веревку на шею, поставил его ноги на лестницу и сказал: «Полезай». Он полез, не заставляя себя слишком упрашивать, но, взобравшись на две трети лестницы, сказал:
«Слышите, я должен посмотреть, верно ли, что не приехал аббат Муль».
«Смотрите, — ответил я, — это не запрещено». Тогда он посмотрел в последний раз в толпу, но, не увидев вас, вздохнул. Я думал, что он уже готов и что остается только толкнуть его, но он заметил мое движение и сказал:
«Подожди!».
«А что еще?».
«Я хочу поцеловать образок Божьей Матери, который висит у меня на шее».
«Что же, — сказал я, — это очень хорошо; целуй». И я поднес образок к его губам.
«Что еще?» — спросил я.
«Я хочу, чтобы меня похоронили с этим образком».
«Гм-гм, — сказал я, — мне кажется, что все пожитки повешенного принадлежат палачу».
«Это меня не касается, я хочу, чтобы меня похоронили с этим образком».
«Я хочу! Я хочу! Еще что вздумаете!»
«Я хочу…»
Терпение мое лопнуло. Он был совершенно готов к казни, веревка была на шее, другой конец веревки был на крюке.
«Убирайся к черту!» — сказал я и толкнул его.
«Божья Матерь, сжаль…»
Ей-Богу! Вот все, что он успел сказать; веревка задушила сразу и человека и слова. В ту же минуту, вы знаете, как это всегда делается, я схватил веревку, сел ему на плечи — ух! — и все было кончено. Он не мог жаловаться на меня, я ручаюсь вам, что он не страдал».
«Но все
«О, это труднее всего рассказать».
«Ну, хорошо, я тебе скажу: ты пришел, чтобы снять с него образок».
«Нуда! Черт меня попутал. Я сказал себе: „Ладно! Ладно! Ты хочешь — это легко сказать; а вот когда ночь настанет, то будь спокоен — мы посмотрим“. И вот, когда ночь настала, я отправился из дому. Я оставил лестницу поблизости и знал, где ее найти. Я прошелся, вернулся длинной окольной дорогой и когда заметил, что уже никого нет на равнине и не слышно никакого шума, подошел к виселице, поставил лестницу, влез, притянул к себе повешенного, отстегнул цепочку и…»
«И что?»
«Ей-Богу! Верьте или не верьте — как хотите: как только я снял с шеи образок, повешенный схватил меня, вынул свою голову из петли, просунул на ее место мою голову и, ей-ей, толкнул меня так, как раньше толкнул его я. Вот и все».
«Не может быть! Вы ошибаетесь».
«Разве вы не застали меня уже повешенным, да или нет?»
«Да».
«Уверяю вас, я не сам себя повесил. Вот все, что я могу вам сказать».
Некоторое время я размышлял.
«А где образок?» — спросил я.
«Ей-Богу! Ищите его на земле, он здесь, где-нибудь поблизости. Я выпустил его из рук, когда почувствовал, что повешен».
Я встал и начал осматривать землю вокруг. Луна светила, словно хотела помочь мне в моих поисках.
Я поднял то, что искал, подошел к трупу бедного Артифаля и вновь надел образок ему на шею.
Когда образок коснулся его груди, по всему его телу словно пробежала дрожь, а из груди вырвался пронзительный, почти болезненный стон.
Палач отскочил назад.
Этот стон помог мне все понять. Я вспомнил Священное писание. Там говорится, что во время изгнания демонов последние, исходя из тела одержимых, издавали стоны.
Палач дрожал как лист.
«Идите сюда, друг мой, — сказал я ему, — и не бойтесь ничего».
Он нерешительно подошел.
«Что вам от меня нужно?» — спросил он.
«Надо вернуть этот труп на место».
«Никогда. Хорошенькое дело! Чтобы он еще раз повесил меня!»
«Не бойтесь, мой друг, я ручаюсь за все».
«Но, господин аббат! Господин аббат!»
«Идите, говорю вам».
Он сделал еще шаг вперед.
«Гм, — пробормотал он, — я боюсь».
«И вы ошибаетесь, мой друг. Пока на его теле образок, вам нечего бояться».
«Почему?»
«Потому что демон уже не будет иметь власти над ним. Этот образок охранял его, а вы его сняли; и тут же демон, который раньше направлял его ко злу и которого отгонял от жертвы добрый ангел, снова вселился в тело; вы видели, что натворил этот демон».
«Но стон, что мы только сейчас слышали?»
«Это застонал демон, когда почувствовал, что добыча ускользает от него».
«Так, — сказал палач, — это действительно возможно!»
«Это так и есть».
«Ну так я повешу разбойника опять на его крюк».