День за два. Записки «карандаша» чеченской войны
Шрифт:
Не знаю, не мне судить комбата пушкарей. Я в плену не был, и, вообще, на войне боялся больше всего именно этого да не скрывал, коли суждено, пусть лучше сразу, хоть в ошмётки, которые потом никто не соберёт и не опознает, но только не неволя. И эфка всюду была при мне. Не уверен, что в ответственный момент смог бы выдернуть чеку, но, всё равно, с гранатой было спокойнее.
В полковом дивизионе имелись ещё и зенитчики, однако про них сказать совершенно нечего. Такие же невысокие, поджарые крепыши, как и любой артиллерист, они всюду были навеселе. Лёгкие ребята. Просто с ними и смешно. По любому вместе со своим великовозрастным командиром и накуривались
– Айда, – внезапно вернул Гафур меня в послевоенную жизнь и, подняв вещмешок да поправив шапку, недовольно высказал – Не могу больше курить, тошнит уже.
Кивнув, я бросил окурок мимо урны, взял с лавки пожитки да шагнул за товарищем. И вдруг вспомнилось, как мы вдвоём торчали в дозоре. Татарин в одном окопчике, я в другом. Между нами метров десять, не больше, но из-за плотного тумана друг друга мы не видели, и я не переставал ждать, вот – вот из молока, бережно укутавшего многострадальную чеченскую землю, возникнет рука с кинжалом, и всё, абзац мне. А потом и Гафуру. И никто до самой смены не заметит новых двухсотых.
Подобное уже было. В ночь перед нашим приездом на войну. Солдатик из третьей роты, поплотнее закутавшись в бушлат да согревшись подобно котёнку под мохнатым пузом матери – кошки, задремал на посту, но чуткий слух уловил шебуршание поблизости. Открыл мальчишка глаза и, обрадованный смене, даже спросил: «Колян, ты? Коль? Пацаны» … Про цифровой пароль забыл, хотя и это его не спасло бы. Всё уже было решено.
Ответили кинжалом по горлу. И ведь никого больше не тронули, не собирались вырезать целый полк. Пришли неслышно перед самым рассветом, одним заученным движением вскрыли живую, дрожащую в ужасе глотку и снова ускользнули в обманчивый туман. Ищи, свищи.
Зачем, вообще, приходили? Неужели только для того, чтобы лишить жизни одного – единственного мальчишку? Ведь даже с его напарником не стали заморачиваться, и тот, рассказывая потом, как всё случилось, метался в поисках оправдания, почему притаился в своём укрытии, будто мышь. Отчего не стрелял, не звал подмогу, а до самой смены лежал на дне окопа и боялся пошевелиться, громко вздохнуть.
Когда его нашли, тоже мёртвым сочли, а он живым оказался. Конечно, все понимали, молодой слишком, испугался сильно, но легче от этого никому не было и в первую очередь самому струсившему. На пост его больше не ставили, отправили помощником в полковую столовую. Огромные котлы тоже кто-то должен драить. Вот этот солдатик, с нервно дёргающимися после той ночи веком да щекой, и сгодился на грязную работу.
И памятуя о случившимся, всякий раз, выходя ночью в боевое охранение, мы с Гафуром так по два часа кряду и переговаривались тихонько:
– Татарин, – шептал я.
– Живой, – тихо отзывался друг.
И через минуту осторожное:
– Курт?
– Тут, – следовал мой ответ.
Улыбнувшись воспоминаниям о дружбе на войне, я бегом, вперёд Гафура, поднялся на четвёртый этаж казармы и буквально ворвался в расположение роты. Яркий электрический свет заставил зажмуриться. Господи, сколько же я обычной лампочки не видел. Нет, на войне, в палатке тоже была, но тусклая и освещала лишь центр, а потому незаметная. Здесь же, в обычной
Деревянные двери громко хлопнули за спиной, и через мгновение стало понятно, нашего возвращения не ждали.
Первое, что удивило, отсутствие дневального на положенном ему месте. Не вышел к нам и дежурный по роте. И, вообще, складывалось ощущение, что казарма пустовала.
– Дневальный! – не выдержал первым Татарин.
– Дежурный по роте, на выход! – задорно поддержал я Гафура.
– Дальше чё?! – послышался из глубины расположения незнакомый насмешливый голос. – Ответственного по роте покличьте ещё, а лучше сразу дежурного по полку!
Настенные часы напротив входа показывали всего десять минут восьмого, и мы с товарищем, удивившись ещё больше, переглянулись.
– Это восьмая рота? – настороженно спросил я.
– Не, химики мы, – объявил уже другой голос. – Восьмая на первом этаже.
Не понимая, зачем, когда и кому потребовалось перемещать одно подразделение с этажа на этаж, мы с Татарином покинули расположение и тут же услышали хохот. Обернувшись к дверям, взглянули на табличку над ними: «третий батальон, восьмая рота оперативного назначения». Сразу всё стало ясно. Молодые шутить изволят, пока деды воюют. Осмелели, духи потные. Не умирали по ночам в упоре лёжа да не сушили крокодилов, как мы, пока не началась война, и наши дедушки, уехав в Чечню, не оставили нас в покое. Ладно, сие поправимо.
Первым рванул на себя дверь разъярённый Татарин:
– Дневальный! Ко мне! Бегом!
– Чё? – послышалось из глубины расположения уже неуверенное.
– Это кто там такой смелый? – поддержал засомневавшегося кто-то более невозмутимый, и я первым шагнул к койкам.
Гафур пошёл следом, а навстречу нам вышли семь солдат. Чистых, выбритых, в наглаженной форме, начищенных до блеска сапогах. При беглом осмотре лиц противников, стало ясно, их лидер не только по количеству лычек, но и по призванию, – младший сержант. С вытянутым бледным лицом, аж страшно, и слегка оттопыренными ушами. Ремень чуть ниже живота, ближе к ширинке. Ворот кителя расстёгнут, головного убора нет. Только я никак не мог вспомнить этого старослужащего. Не было такого шустрого в нашей роте. Откель взялся? Не иначе, от собственной наглости.
– Чё хотите? Кто такие?
– Мы?! – изумился Гафур. – Это ты кто такой?! Дежурный по роте где?!
– Я дежурный.
– Ефрейтор Шаймухаметов и рядовой Андреев, прибыли из района выполнения служебно-боевых задач, – ответил Татарин спокойнее.
– Ух, ты, из Чечни… – протянул один из солдат.
– Рот закрой, – приказал ему младший сержант.
– Что у вас за бардак? Дневального почему нет? Ответственный по роте кто? – засыпал Гафур младшего сержанта вопросами, неотступно глядя тому в глаза.
– Прапорщик Арутюнян, – сообщил всё тот же боец, восхищённо глядя на нас.
– Я сказал, заткнись, – озлобленно повторил его командир и, внимательно рассматривая Татарина, спросил. – Тебе что за дело, кто у нас где? Я ещё не видел документов, что ты свой. Ефрейтор, а знаков различия нет…
– Из Чечни, тебе говорят, – рассердился уже и я. – Какие тебе документы? Они все у сопровождающего нашего. И лычки с кокардами там не носят…
– Да не интересно нам, откуда вы, – вмешался в беседу плотно сбитый солдатик с конопатым треугольным лицом. – Прошлые дембеля тоже приехали, нажрались, обрыгали тут всё. Свиньи…