Деньги на ветер
Шрифт:
Толщина двадцать-тридцать миллиметров. По-моему, неплохо.
Бреду обратно к машине, достаю из рюкзачка перчатки и маску, надеваю.
Нажимаю на кнопку — багажник со щелчком открывается.
Он дико таращит глаза, нагое тело облеплено грязью, машинным маслом и чешуйками краски. Ну прямо полотно работы того художника-абстракциониста, Поллока. На коленях синяки — пытался повернуть рычаг аварийного открывания дверцы.
Дышит с трудом. Вижу, клейкая лента почти закрывает ему ноздри. Ошибка вышла, мог и задохнуться.
Рывком сдираю ленту, освобождаю ему
— Урод! — говорит он и плюет в меня.
Не лучше ли поберечь силы, compa~nero?
Поднимаю его ноги на край багажника, тяну за руку, вываливаю на берег. Кладу лицом в снег, ножом разрезаю клейкую ленту на лодыжках. Отступив на шаг назад, достаю из кармана куртки «смит-вессон». Голый человек поднимается на ноги, но сделать ничего не может: руки по-прежнему сцеплены браслетами за спиной.
Трясу перед ним пистолетом, хочу убедиться, что он видит оружие.
— И что теперь? — говорит он.
Указываю на озеро.
— Замерзаю. Дай одеться. Замерзну до смерти.
Прижимаю дуло девятимиллиметрового калибра к покрытому синяками животу. Пистолет [1] и маска всякого приведут в ужас. Чтобы против них устоять, надо быть парнем покруче.
— Ладно, — говорит он.
Разворачиваю его и слегка подталкиваю в сторону озера. Он что-то бормочет, качает головой, но повинуется, идет по насту.
Тело у него бледное, кожа на морозе отливает голубизной. Крупный: за метр девяносто, больше ста килограммов, ни грамма жира. В футбольной команде колледжа играл в защите и с тех пор сохранил форму. Восемь километров в день на бегущей дорожке, каждую среду тренировки по регби с «Джентльменами Аспена».
1
Вопреки распространенному мнению, бывают не только револьверы, но и пистолеты системы «смит-вессон». (Здесь и далее — примечания переводчика.)
Что-то он бурчит на ходу, но, выйдя на лед, в нерешительности останавливается.
Снег рыхлый, но лед сухой, ровный, подошвы к нему пристают. Босые ноги должен обжигать.
— Чего тебе от меня надо?
Впервые хочу заговорить, но не могу вымолвить ни слова. Еще рано. Рано.
Делаю ему знак идти дальше.
— Туда?
Киваю и навожу на него пистолет.
— Твою мать! — цедит он, но все-таки идет.
Уже совсем светло.
Солнце взошло над равнинами. Месяц — как заживающий шрам.
Прекрасный пейзаж: замерзшее озеро, деревья в кристаллах инея, домики для уток на берегу.
— А-а! — вырывается у него.
В лощинах по берегам лежит туман. Подошвы примерзают ко льду, он останавливается. Я подталкиваю. Его спина напрягается от моего толчка, но с места он не двигается.
Тыкаю в спину пистолетом.
Идем дальше.
Даже через перчатку чувствуется, какие крепкие у него мышцы.
Начинаю нервничать.
Когда у него в руках окажется молоток, надо быть начеку.
Во время
Он силен. Мог бы разорвать меня надвое. Легко. При малейшей возможности.
— Далеко еще? В чем дело-то? — спрашивает он и снова останавливается.
Я опять толкаю. Он повинуется, но по походке видно: что-то задумал. Надо бы с ним поосторожнее.
— Что ты все молчком, приятель? Ты по-английски вообще понимаешь? Или ты немой? — Оборачивается ко мне. — А? Ты меня понимаешь? Сколько заплатят? Я в десять раз больше дам. Сколько стоишь? Назови сумму. Назови, и все. Деньги у меня имеются. Много денег. Цена у каждого есть. Назови мне свою.
А время вспять повернуть слабо? Слабо? Ты — чародей, волшебник?
— Ты что с моей одеждой сделал? Дай одеться. Верни, черт возьми, одежду! — кричит он в ярости, не думая сдаваться.
Нагим придешь в мир, amigo, и, если все сложится не слишком удачно, нагим и уйдешь.
Пистолет все же заставляет его идти.
— Да в чем дело-то?! Верни одежду!
Эхо проносится над озером и вторит его словам. Тут в нем будто открывается какой-то шлюз.
— Ты просто псих какой-то! Ненормальный! — кричит он. — Ты не можешь меня застрелить, не можешь! Не можешь меня застрелить! Я ничего такого не сделал! Вы не того взяли! Тут какая-то проклятая ошибка…
Не собираюсь я в тебя стрелять. Это было бы слишком просто. И не обеспечило бы нам на долгие годы вожделенный покой.
— Послушай, послушай! Понимаю, ты не немой, понимаю, ты меня слышишь. Ну скажи хоть что-нибудь. Заговори. Думаешь, ты такой умный?! Ни хрена! Ну заговори же. Приказываю тебе: говори. Говори со мной!
Ах вот как, ты хочешь поговорить! Что ж, скажу тебе кое-что. Как тебе понравится: в испанском колониальном уголовном кодексе сохраняется принцип римского права talem qualem — «как есть» в переводе с латинского, что означает «бери жертву такой, какой ее находишь». Американские полицейские называют это «правилом черепа толщиной с яичную скорлупу». Дай разок такому с нежной черепушкой, размозжи ее, тебя обвинят в убийстве. Talem qualem. Бери жертву такой, какой находишь. Иными словами, смотри, кого убиваешь. Смотри, кого убиваешь, дружок.
— Безумие! Это безумие какое-то. Тут явно ошибка. Я не так уж богат. Вам нужен Уотсон, вот он на миллиард потянет. Я вам все покажу, покажу. У него есть Ван Гог, Матисс. Его надо было — не меня. Ну поговори же со мной, черт возьми! Кто я такой, по-твоему? Кто я, по-твоему, такой?
Я-то точно знаю, кто ты такой.
А вот кто я — это для тебя загадка. Что я тут делаю? Вот это-то я как раз и хочу понять.
Он топает пяткой по льду, приподнимает одно плечо и снова оборачивается: