Деньги в банке
Шрифт:
Джеф вздрогнул.
— Она что, в Лондоне?
— Нет, сэр. Она звонила из деревни. Я сказала, что вы пошли к ее отцу, и она обещала перезвонить. Надеюсь, все прошло хорошо?
— Что прошло?
— Разговор с ее отцом.
— А, да. Вполне. Дайте-ка вспомним, насколько подробно я изложил вам состояние дела.
— Вы говорили, что, кажется, этот джентльмен предложит вам выступить от его имени.
— Да, так и вышло. Все улажено. Я выступаю на стороне Эрнста Сирила Пеннифадера, таксиста, который призывает карающую длань закона на голову Орло Тарвина, художника по интерьерам, утверждая, что в результате спора о вознаграждении
— Что-что?
— Похоже, второй художник по интерьеру, некий Лайонел Грин, присутствовал при упомянутых событиях и утверждает, что инкриминируемый ответчику удар или толчок был скорее дружеским тычком либо шлепком. Насколько я понимаю, линия защиты — «Посмеемся и забудем, Дж. Дж. Миллер». Что ж, посмотрим. Я получил указание сокрушить Лайонела Грина, и сокрушу его в мелкие дребезги. Я буду, разумеется, сама вежливость — вкрадчивый, учтивый
— но когда я покончу с Грином, собирать будет нечего. Впрочем, какая это все мерзость! Что мне до мелких ссор между жалкими козявками? Мое место — за письменным столом. Особенно сейчас, когда у меня родился замысел нового романа. Такая конфетка должна выйти! Это что, телефон?
— Да, сэр. Мисс Шусмит, наверное.
— Жуть, но вы, вероятно, правы.
Звонила и впрямь мисс Шусмит. Голос ее можно было сразу узнать и по безупречно четкому выговору, и по властным ноткам. Среди прочих преград на пути к истинному единению душ была и ее манера говорить с Джефом, словно с трудным воспитанником.
— Джеффри?
— Да.
— Я звонила раньше, но тебя не было.
— Мамаша Болсем мне сказала.
— Сколько раз я просила не называть миссис Болсем мамашей. Это некультурно и провоцирует ее на фамильярность. Все в порядке?
— Здесь — да. А у тебя?
— Ты прекрасно понял, о чем я спрашиваю. О папе. Он тебя проинструктировал?
— Ага.
— Хорошо. Так вот, если ты не выиграешь дело, то сам будешь виноват. Папа говорит, защита не держится ни на чем.
— Ей бы пригодились ремень или подтяжки.
— Что-что?
— Ничего.
— Ты что-то говорил про подтяжки.
— Не говорил.
— Кому нужны подтяжки?
— Выбрось их из головы. Да, конечно, я выиграю дело. Это будет громкая победа.
— Ну, надо надеяться на лучшее.
— В точности то же сказал твой отец. Короче, Хорса, держи хвост пистолетом.
— Что-что?
— Ты говорил про какой-то пистолет.
— Ничего я не говорил. Наверное, линия барахлит.
— Ладно, если ты не выиграешь, я буду очень сердита. Главное, следуй папиным указаниям. Будь вежлив с судьей. Не мямли. Не ухмыляйся. Ни в коем случае не говори «э-э». Нет ничего хуже неуверенности. Тщательно подбирай слова, произноси их ясно и отчетливо. Да, и волосы. Обязательно причешись. Ах да, я забыла, ты будешь в парике. Ладно. Кажется, все. Я вернусь в Лондон через две или три недели. До свидания.
— Пока, — отвечал Джеф.
Он положил трубку, подошел к окну и стал смотреть на двор. Природа создала его жизнерадостным и улыбчивым, но сейчас весь его вид выражал глубокую подавленность. Внизу, в канаве, воробьи чирикали мадригалы, но Джеф
Он не видел на горизонте и тоненького лучика надежды.
Глава вторая
Прямо напротив Холси-чемберз, через узкий дворик, стоит Холси-билдингс. Это ветхая развалюха, отданная под маленькие конторы, чьи владельцы готовы задыхаться в тесноте ради права писать на визитных карточках волшебное слова «Мейфэр». В то время, когда начинается наш рассказ, в окне третьего этажа красовалась табличка «Дж. Шерингем Эдер, частный сыщик».
Наутро после судебного разбирательства «Пеннифадер против Тарвина» перед входом в Холси-чемберз повернулась и направилась к Холси-билдингс молодая, вызывающе красивая особа. Ее волосы отливали медью, губы алели, как вишни, глаза сверкали. Однако не такими глазами смотрит сердце смиренное и сокрушенное; вряд ли Джон Нокс одобрил бы подобную внешность. Опытный глаз, не обманываясь привлекательностью, распознал бы в ней нечто, заставляющее осторожных хозяев убирать подальше ценные безделушки и запирать на ключ столовое серебро. Звали дамочку Долли Моллой, и она недавно сошлась с неким мистером Моллоем, биржевым спекулянтом, известным под прозвищем Мыльный.
В Холси-корте, как всегда, пахло капустой, и Долли, девушка утонченная, воровавшая в магазинах только дорогие духи, брезгливо наморщила носик. С гримаской недовольства на хорошеньком личике она поднялась по гулкой каменной лестнице Холси-билдингс и ручкой парасольки (подарок от сети магазинов «Ярроуз», отдел новинок, полученный, правда, без ведома владельцев) постучала в стекло двери чуть пониже таблички «Дж. Шерингем Эдер».
Разумеется, не может такого быть, чтобы живого человека звали Дж. Шерингем Эдер, и скажем сразу, что господин, обосновавшийся через двор от Джефа Миллера, на самом деле носил фамилию Твист, а у близких знакомых ходил под кличкою «Шимп». В тот миг, когда его покой нарушил стук слоновой кости по стеклу, он сидел за столом, уписывая скудный ланч.
При звуке, возвестившем приход посетителя, он вскочил и подавился сандвичем. Как все, кто по роду занятий досаждает другим во всякое время суток, он терпеть не мог, когда его тревожат, не известив заранее о визите. Слишком часто ему приходилось в подобных случаях прыгать из окна или прятаться в шкафу. Он даже бросил взгляд на вместительный шифоньер позади стола и отступил на шаг, но тут дверь открылась, и он увидел, что посетитель
— женщина. Это несколько остудило его тревогу. В следующий миг он узнал старую знакомую и снова стал самим собой.
— Ну, ну, ну! — вскричал мистер Твист. Он не питал к миссис Моллой особой привязанности, но облегчение вылилось в почти бурную радость. — Ну, ну, ну! Какие люди! Проходи, садись, Долли. Найди себе чистый стул.
— Который из них чистый? — заносчиво осведомилась гостья, обозрев комнату и усаживаясь на край стола. — Слышь, Шимп, давненько мы с тобой не виделись. А ты не меняешься.
Это, надо сказать, было печальное наблюдение, ибо любая перемена во внешности пошла бы мистеру Твисту только на пользу. Он был плюгавый человечек с лицом вороватой мартышки, такой мартышки, которую ее товарки ни за что не подпустят к своим орехам на расстояние вытянутой руки. Не довольствуясь этими дарами природы, он добавил к ним нафабренные усы. Тем не менее, он счел эти слова за комплимент.