Депрессия, роботы и один велосипед – 2
Шрифт:
Тем сильнее я ждал встречи.
Когда он склонился над мусорным ведром, чтобы найти жучок, я тихо вышел из палаты и встал рядом с ним. Он стоял на коленях как верующий в знак покорности перед богом. Он взял жучок двумя пальцами посмотрел на него жадно и брезгливо одновременно.
Тогда я поздоровался с ним.
Жозеф, конечно, выронил жучок от неожиданности, отскочил в сторону и перекатился на спину. Неловкость нашей встречи несколько сгладилась тем, что мне пришлось встать на четвереньки и достать
– Ну, возьми. Возьми!
Жозеф послушался, продолжая паниковать.
– Ты хочешь знать, что там записано? Давай послушаем вместе. Я не знаю, как это звучит. Обычно я без сознания, когда мосье Аллар приходит ко мне.
Жозеф не ответил, озираясь и разглядывая меня. Я устал стоять на четвереньках и сел, скрестив ноги. Жозеф тоже подобрался и опёрся на ладони. Так мы и сидели, как дети на пляже после купания. Так же, как мы сидели на берегу Гарроны много лет назад. Я был в больничной рубахе. Жозеф весь покрылся потом, так что пот проступил через майку неровным тёмным пятном.
– Ну что, давай послушаем? – повторил я. И добавил: – Включай!
Приказной тон, хорошо отработанный на сотнях подчинённых, пробил Жозефа и он послушно достал оборудование из кармана джинс.
– Так это была ловушка? – спросил он, подключая жучок.
– Нет, что ты. Ты свободен. Я бы только попросил выслушать меня. Ну или хотя бы послушать то, что ты успел нашпионить.
Жозеф взглянул на меня, как пойманный вор.
– Давай! – приказал я.
Жозеф прибавил громкость, и мы услышали голос Аллара:
И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне. Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены; не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц. Волосы на голове сочтены. Барьер. И не бойтесь убивающих тело. Барьер. Ещё раз. И не бойтесь убивающих тело. Барьер. А бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить. Барьер. Не две ли малые птицы продаются за ассарий? Ассарий – мелкая монета. Фиксация. Ещё раз. Волосы на голове сочтены. Барьер. Вы лучше многих малых птиц. Барьер. Малых птиц. Барьер.
Почему он сказал не «убивающих души», а «могущих убить»?
– Хватит, – сказал я. – Думаю, из записи вполне ясно, что мэр Мерсье и господин Аллард не находились в одной кровати.
Жозеф поднялся с пола, убрал планшет и сунул руки в карманы. Я улыбался, и он криво ответил на мою усмешку.
– Могу я теперь уйти? – спросил он.
– И ты не хочешь узнать, чем я занимаюсь в клинике?
– Нет, – отрезал Жозеф.
– Подумай ещё раз. Паника быстро уляжется, а вопросы останутся.
Жозеф задумался.
– Ты хотел обнародовать записанное? Знаю, что да. Вынужден тебя разочаровать, всё звучит так, как будто мэр во время
– Это звучит странно, – заметил Жозеф.
– Согласен. Но я странный человек. Мне нужны странные проповеди.
Жозеф посмотрел на меня и кивнул. Тут я обнаружил, что странный человек к тому же сидит на полу в больничной рубахе.
– Я замёрз, – сказал я. – Пойдём в палату, я переоденусь.
Жозеф последовал за мной. Все следуют за мной, когда я об этом прошу.
– Ты знаешь, что я не только странный, но и ненасытный. Неостановимый. Чего ты не знаешь, так это того, что я знаю себя лучше прочих. Чего ты ещё не знаешь, так это того, что пару лет назад я понял, что добром это всё не кончится. Жан Мерсье будет жать на газ, его будет заносить на поворотах, а потом он расшибётся и близких расшибёт. Его либо поймают на запрещённых удовольствиях, либо конкуренты, учуяв его ненасытность, устроят ему ловушку, в которую он вляпается, как слишком уверенная в своей политической искушённости муха в мёд.
Говоря это, я снял больничную рубаху, чтобы переодеться, и остался голым. Жозеф отвёл взгляд, увидел кресло, стоявшее у стены и сел в него, продолжая смотреть куда угодно, но не на меня.
– Это что, исповедь? – спросил он. – Расскажешь, как пришёл к религии?
– Взгляни, Жозе. Видишь крест на моей шее?
Жозеф покосился на меня и ответил:
– Нет.
– А теперь посмотри налево: видишь кресло? Видишь оборудование у изголовья?
Жозеф послушался и ответил после долгой паузы:
– Уж не хочешь ли ты сказать?..
– Именно.
– Серьёзно? Как?
– Проще, чем кажется. Скепсис – это всего лишь короткие вспышки в неокортексе. Религиозные чувства, включая механизм доверия, работают в разных отделах мозга и устроены сложно. Но нам и не нужно их конструировать. Достаточно позволить им разрастаться естественным образом, обрубая скепсис.
Жозеф непроизвольно коснулся своего затылка.
– Но зачем тебе?..
– Честно, не помню, как мне это пришло в голову. Психотерапевтам я не доверял, таблеткам – тем более. В отличие от тебя. А потом – у меня давно крутились мысли как-то задействовать свой разъём.
– Значит, ты теперь верующий?
– Только когда подключён к машине.
– Так зачем?
– Лечу душу.
Жозеф часто заморгал и приподнял брови.
– Не веришь? Как бы тебе рассказать… Сознавать, что бог существует – это…
Я замолчал, выбирая слово. Жозеф изменился в лице. Я понял, что он в первый раз в жизни видит, как Жан Мерсье теряется перед публикой.
– Да, ты знаешь, я не готовил речи и не знаю слов, которыми можно описать, что я чувствую, когда знаю, что есть бог. Он есть, и значит, что я маленький и незначительный. И мои планы смехотворные. И есть смысл. И надо прощать. И можно прощать. И можно…