Der Architekt. Без иллюзий
Шрифт:
— Хорошо, — согласился я. — Благодарю за компанию, господин Фромм. Увидимся в Берлине через три дня…
В нынешнем году я был в России шесть раз, сентябрьский приезд — седьмой. Обычно визит ограничивался несколькими днями, осмотром трофейной техники и обязательным докладом в ставке. Два месяца назад доехал до Днепропетровска, произведшего, в отличие от февраля, благоприятное впечатление: город отчасти привели в порядок, много зелени по берегам реки, следы боевых действий куда менее заметны, чем зимой.
По совету Фридриха Фромма в Киев я отправился
Зная, что лететь всего ничего, Герхард Найн не стал поднимать самолет на большую высоту. Появление в этом секторе истребителей противника невозможно a priori, до линии фронта сотни километров, а у партизан, орудующих в украинских лесах, средств ПВО, к счастью, нет и быть не может. «Кондор» спокойно шел на полутора тысячах, давая возможность немногочисленным пассажирам полюбоваться осенними пейзажами, а через сорок пять минут приземлился на построенной еще перед войной полосе у Поста-Волынского, откуда до центра города было меньше получаса езды на автомобиле.
По прибытии Ксавьер Дорш и трое сотрудников министерского секретариата отправились в гостиницу, а я оказался под опекой гауптштурмфюрера Герберта Вагница, отлично знакомого мне по поездке в Прагу. Рядом с местом водителя окрашенного в фельдграу «Опель Капитана» восседал неприятный тип в штатском: холодно-отчужденное бледное лицо, угреватый нос и колючий взгляд.
— Не обращайте внимания, — усмехнулся Вагниц, проследив мой взгляд. Адъютант Гейдриха встретил меня у самолета, едва подали лесенку. — Местная полиция безопасности, таковы правила. Рожа отвратная, но отлично знает город и хорошо стреляет.
— Русский? — я удивленно вздернул бровь.
— Что вы, господин Шпеер! Фольксдойч. Жил здесь при большевиках, за год службы зарекомендовал себя с наилучшей стороны. Его фамилия Левински, так и обращайтесь. Впрочем, он неразговорчив.
— Вот и прекрасно, — кивнул я, передавая саквояжик Вагницу. — Обергруппенфюрер ожидает?
— Не сейчас. Предполагалось, что вы прилетите к вечеру, в настоящий момент шеф занят. Мне приказано показать вам Киев. Правда, экскурсовод из меня не получится, а добиться разъяснений у господина Левински будет еще сложнее.
— Тогда давайте просто кататься.
— Если вы голодны, можем отправиться в ресторан «Им Дойчен хаус» или открытое кафе над Днепром, погода солнечная, отличный вид…
— По дороге решим. Едем.
— Для начала — в цитадель. «Цитаделью» Вагниц назвал тысячелетний монастырь на обрывистых холмах по западному берегу Днепра, обнесенный крепостной стеной при царе Петре — этот комплекс в обязательном порядке изучается всеми архитекторами, как образец зодчества эпохи Комнинов. Я предполагал, что именно там увижу: один из древнейших храмов был разрушен взрывом почти год назад, официальная пропаганда уверяла, что подорвали Успенский собор красные, но доктор Геббельс как-то рассказал мне, что это был прямой
«Он просто бескультурная скотина! — непритворно возмущался Геббельс. — Хорошо, пускай спецштаб Альфреда Розенберга вывез из Киево-Печерского монастыря ценности, мы обязаны их спасти и укрыть во время войны! Но зачем было уничтожать византийскую церковь, построенную еще при императоре Алексее Комнине византийскими же архитекторами? Кох оправдывался “идеологическими причинами” — пассаж совершенно невразумительный, тем более что “идеологическим центром” русских собор не являлся со времен большевистской революции! Монахов коммунисты изгнали, а там устроили антирелигиозный музей! Это то же самое, что взорвать Парфенон, римского Святого Петра или Софию в Константинополе! Свинья!»
Доктора Геббельса можно понять — гауляйтер Восточной Пруссии и рейхскомиссар Украины даже среди «старых борцов» выделялся неуемностью и фанатичным усердием в проведении «восточной политики». По части роскоши он едва не перещеголял Германа Геринга, и пускай взять эту недостижимую высоту не удалось, Кох удовлетворился огромными земельными владениями, полудесятком замков и страстью к коллекционированию всего, до чего мог дотянуться.
При этом сам фюрер называл Эриха Коха человеком «малообразованным и не способным ценить прекрасное» — в устах Гитлера это было не самой лицеприятной характеристикой, поскольку до недавнего времени в Рейхе эстетика тщательно культивировалась и прослыть неотесанным грубым мужланом среди высшего руководства считалось чем-то абсолютно неприемлимым.
Говоря напрямую, убедительное большинство партийных кадров таковыми мужланами и являлось, но, по крайней мере, не предъявляло претензий на высокую образованность, подобно Коху. Помню, его однажды вселюдно высмеял Геринг (при всех недостатках, рейхсмаршал отлично разбирался в искусстве), когда на выставке фламандских художников в Потсдаме гауляйтер начал с пафосом рассуждать о творчестве Яна ван Эйка, при этом указывая на картины Рогира ван дер Вейдена и спутав живопись XV века с образцами века XVI.
Результаты его деятельности в Киеве я оценил в полной мере, побродив возле развалин Успенского собора. Груды битого кирпича и щебенки, уцелел только юго-восточный придел апостола Иоанна под темно-зеленым куполом-луковицей. На остатках стен потемневшие от сырости фрески, под ногами осколки мозаики и алтарной резьбы. Следы пожара на соседних зданиях — барочный архиепископский дом, типография, Трапезная церковь. Я неоднократно видел Печерский монастырь на снимках и архитектурных планах, сегодня от него осталась лишь тень, обожженный скелет, над которым главенствовала стометровая Великая колокольня, тоже поврежденная взрывом.
Как и в Прагербурге, в Киевской цитадели опасаться было некого — германские власти разрешили снова открыть монастырь во главе с архиепископом, но только в «нижней» части, где располагались пещеры, использовавшиеся монахами еще девятьсот лет назад. «Верхнюю» террасу заняли полевая жандармерия и айнзатцкоманда СС, кое-где торчат стволы зенитных орудий FlaK-88 — охраняемая военная зона. Спасибо Вагницу, он предусмотрительно обеспечил меня спецпропуском за подписью военного коменданта и штадткомиссара.