Дердейн. Трилогия
Шрифт:
Этцвейн рассматривал аляповатые наброски Крепоскина: «В трех тысячах километров на юг, если следовать вдоль реки, мы будем в районе Бурнун и окажемся где-то здесь, неподалеку от равнины Лазурных Цветов».
Ифнесс не интересовался мнениями Этцвейна. «Эти зарисовки не дают точного представления даже о взаимном расположении ориентиров, — сухо отозвался историк. — Пролетим требуемое расстояние, приземлимся, изучим ситуацию на месте». Он взял у Этцвейна книгу, закрыл ее и отвернулся, погрузившись в какие-то размышления.
Этцвейн угрюмо усмехнулся. Он уже привык к бесцеремонности землянина и больше не позволял себе раздражаться. Пройдя вперед, Этцвейн встал на носу лодки, поглощая взглядом бескрайние
Этцвейн снова повернулся лицом к внутреннему Каразу — где-то там, в голубых далях, скрывалась разгадка многих тайн.
Лодка летела всю ночь. Ифнесс правил, руководствуясь отражением пылающей Скиафарильи в речных водах. К полудню Ифнесс спустился ближе к реке — теперь Кеба то разливалась километров на пятнадцать, то сужалась, выбирая путь среди тысяч лесистых островков.
«Смотрите, не попадется ли поселок или, что еще лучше, рыбацкая лодка, — посоветовал историк. — Нужно расспросить местных жителей».
«Как мы их поймем? В Каразе говорят на несусветных наречиях».
«Тем не менее полагаю, что мы справимся, — гнусаво-назидательным тоном произнес Ифнесс. — В лингвистическом отношении Бурнун и бассейн Кебы единообразны. Местный диалект происходит от шантского языка».
Этцвейн с сомнением посмотрел за борт: «Как это возможно? Шант слишком далеко».
«Обстоятельства объясняются последствиями Третьей Паласедрийской войны. Кантоны Массеах, Горгаш и Парфе сотрудничали с летучими герцогами, и многие их жители, опасаясь мести Пандамонов, бежали из Шанта. Они добрались до верховьев Кебы, где сорухи переняли язык более цивилизованных пришлых беглецов, но в конце концов поработили их. История Караза, мягко говоря, безрадостна, — Ифнесс перегнулся через планшир и указал на группу разбросанных по берегу хижин, почти незаметных в зарослях высокого тростника. — Деревня! Здесь можно получить какие-то сведения — даже отсутствие информации будет о чем-то говорить». Землянин задумался: «Безвредное мошенничество часто побуждает дикарей к сотрудничеству. Неисцелимо суеверные люди с радостью приветствуют любое подтверждение их предрассудков». Ифнесс повернул ручку на панели управления — лодка замедлилась и повисла в воздухе без движения: «Давайте поставим мачту и поднимем парус. Кроме того, потребуется некоторое переодевание».
С неба спускалась чудесная летучая ладья под плещущим парусом. Этцвейн стоял у руля и делал вид, что правит. И он, и землянин напялили белые тюрбаны и приняли напыщенные позы. Лодка приземлилась на площадке перед хижинами, посреди луж, оставшихся от позавчерашней грозы. На небесных пришельцев воззрились, остолбенев, человек шесть — по всей видимости, главы семейств. Из дверных проемов хижин выглядывали неряшливо одетые женщины. Ползавшие в грязи голые дети тоже застыли, но те, что помладше, скоро захныкали от страха и разбежались к матерям. Важно выступив из лодки, Ифнесс Иллинет рассыпал по земле пригоршню синих и зеленых граненых стекляшек. Грозно указав пальцем на оторопевшего грузного, пожилого человека — по всем признакам, старейшину деревни — Ифнесс произнес на грубом диалекте, едва доступном пониманию Этцвейна: «Не бойся, подходи! Мы — добрые чародеи, никому вреда не причиняем. Но у нас есть враги. Мы хотим знать, появлялись ли они в округе?»
Подбородок старейшины дрожал,
«Так оно и есть! — декламировал Ифнесс. — И все же вам известно, что почем, откуда что берется — не зря же меновой товар сложили под навесом, и немало!»
«И то правда: бывает, кое-чем торгуем — кто сушеных клемов купит брусок-другой, кто клемовое вино. Да и толченый ракушечник у нас — лучше нет! Но бедно живем, мокро — ни богатств каких, ни драгоценностей нет у нас, уж не прогневайтесь! Работорговцы, и те нами брезгуют».
«Приходилось ли вам слышать о вторжении краснокожих воинов-гигантов, истребляющих мужчин и бешено совокупляющихся с женщинами? Их зовут «рогушкоями». Кто-нибудь говорил о рогушкоях?»
«Нас не тронули, слава Священному Угрю! Торговцы сказывают: было великое сражение, битва гигантов — но век живу, ничего не слыхал ни о каких рагушках, никто о них не поведал».
«Где сражались гиганты?»
Клемокоп ткнул большим пальцем на юг: «Далече, во владениях сорухов — десять дней плыть под парусом до равнины Лазурных Цветов... Но ваша-то ладья никак в два раза быстрей долетит? А вы не научите нас, случаем, каким заклинанием ладья ваша движима? Порхать-то с места на место оно и удобнее, и суше получается».
«Некоторые вопросы лучше не задавать, — предупредил Ифнесс. — Наш путь лежит отныне к равнине Лазурных Цветов».
«Да ниспошлет вам Угорь попутный ветер!»
Ифнесс вступил на борт и, повернувшись к Этцвейну, сделал пригласительно-повелительный жест. Этцвейн налег на руль, расправил парус. Тем временем историк прикоснулся к кнопкам управления. Лодка приподнялась, оставив отпечаток на влажной земле, парус наполнился ветром — с торжественной медлительностью волшебная ладья воспарила над рекой. Запрокинув головы, клемокопы бежали вслед по берегу, а за ними, толкаясь, торопилась толпа сорванцов и женщин. Ифнесс нервно усмехнулся: «Благодаря нам в их жизни будет по меньшей мере один незабываемый день — ив придачу мы ухитрились нарушить дюжину строжайших запретов Исторического института!»
«Десять дней пути под парусом, — размышлял вслух Этцвейн. — Баржи делают не больше пяти километров в час, то есть километров восемьдесят в день. Значит, осталось примерно восемьсот километров».
«Ошибка почти в тысячу километров. Чего еще можно было ожидать от Крепоскина?» — подойдя к борту у кабины, Ифнесс попрощался с раскрывшими рты туземцами, благосклонно помахивая рукой. Скоро клемокопы скрылись за плакучими кронами рощи водолюбов. Землянин бросил через плечо: «Опустите парус, разберите мачту».
Этцвейн молча подчинился. Ифнесс явно вжился в роль странствующего волшебника и наслаждался собой. Лодка летела на юг над рекой. Вдоль берегов выстроились альмаки с серебристыми стволами — их длинные, перистые, серебрянолиловые листья отливали зеленым в такт порывам ветра. Справа и слева болотистые луга исчезали в сизой дымке расстояния. Впереди безмятежно тянулась уже казавшаяся бесконечной полноводная Кеба.
Приближался вечер. На берегах не было никаких признаков человеческого жилья — к отвращению Ифнесса, раздраженно бормотавшего себе под нос. Солнца зашли, на Караз опустились безмолвные сумерки. Историк стоял на передней палубе, с пренебрежением к опасности перегнувшись через борт и вглядываясь в темноту. Наконец на речном берегу появилась россыпь мерцающих красных искр. Ифнесс повернул лодку и стал снижаться — искры превратились в дюжину полыхающих языками пламени походных костров, неровным кольцом окружавших площадку метров двадцать-тридцать в диаметре.