Дердейн. Трилогия
Шрифт:
Этцвейн и Финнерак посветили кругом — лучи фонарей нервно рыскали среди теней, стволов и корней. Один за другим все повернулись к телу, лежавшему у самых ног. Саджарано, человек невысокий и никогда не производивший внушительного впечатления, теперь казался карликом, ребенком с непомерно большой головой. Тощие ноги его судорожно вытянулись, спина выгнулась крутой дугой, как в мучительной агонии, широкий лоб философа откинулся далеко назад, наполовину скрытый пушистой травой. Жилет из фиолетового вельвета был грубо разорван — обнажилась костлявая грудь, зияющая
Этцвейн уже видел такую рану — на теле благотворителя Гарстанга через день после его смерти.
«Непривлекательное зрелище», — буркнул Фролитц.
Финнерак только крякнул — ему приводилось любоваться зрелищами и пострашнее.
«Здесь, кажется, побывали ахульфы, — бормотал Этцвейн. — Могут вернуться». Он еще раз осветил фонарем обступившие поляну тени: «Нехорошо. Надо бы его похоронить».
Пользуясь саблями и руками, они вырыли в пружинящей лесной подстилке неглубокую могилу. Наконец Саджарано Сершан, всесильный владыка Шанта, скрылся под слоем рубленых комьев земли, смешанной с листьями и травой.
Три невольных могильщика спустились к Верхнему ярусу, обернулись к лесу над дорогой, будто одновременно движимые одной и той же мыслью, и вернулись через сад в Сершанский дворец.
Остановившись перед огромными стеклянными дверями, Фролитц отказался входить в приемный зал. «Гастель Этцвейн! — объявил он. — С меня довольно дворцов и дворцовых интриг. Нас прекрасно кормили, мы пили превосходное вино. Нам привезли лучшие инструменты в Шанте. Прекрасно. Не будем себя обманывать — мы музыканты, а не эстеты. Делу время, потехе час».
«Вам здесь оставаться незачем, — согласился Этцвейн. — Возвращайтесь к привычным занятиям — так будет лучше всего».
«А ты? — подбоченился Фролитц. — Ты что же, покидаешь труппу? Где я найду тебе замену? Старый Фролитц должен играть свою партию — и твою впридачу?»
«Мне поручено организовать сопротивление, — терпеливо отвечал Этцвейн. — Страна в опасности. Это гораздо важнее замены недостающего хитаниста».
«Кроме тебя некому истреблять рогушкоев? — ворчал Фролитц. — Почему музыканты Шанта обязаны гибнуть в первых рядах?»
«Когда рогушкоев выгонят, я вернусь — и мы заиграем так, что все ахульфы сбегутся с холмов! А до тех пор...»
«Слышать ничего не хочу! — настаивал Фролитц. — Убивай рогушкоев днем, если тебя это развлекает, а вечером изволь играть с труппой!»
Этцвейн беззвучно смеялся, почти убежденный целесообразностью предложения: «Вы возвращаетесь в «Фонтеней»»?
«Сию же минуту!»
Этцвейн взглянул на дворец, где в каждом зале, по каждой лестнице бродил унылый призрак бывшего Аноме. «Так возвращайтесь, — сказал Этцвейн. — Мы с Финнераком переселимся туда же».
«Наконец-то я слышу слова не мальчика, но мужа! — одобрил Фролитц. — Поехали! Может быть, еще успеем сыграть пару номеров». Вопреки только что заявленному отказу заходить во дворец, маэстро прошествовал внутрь, чтобы собрать труппу.
Финнерак произнес с язвительным осуждением: «Человек прыгает с
«Сам ничего не понимаю, — сказал Этцвейн, — хотя мне уже приходилось видеть нечто подобное».
«Может быть и так... В любом случае, теперь вы у нас Аноме. Соперников и претендентов больше нет».
Этцвейн холодно уставился на Финнерака: «Что вы говорите? Я не Аноме».
Финнерак хрипло рассмеялся: «Тогда почему же Аноме не обнаружил смерть Саджарано еще пять дней тому назад? Таинственное исчезновение бывшего правителя — обстоятельство, требовавшее немедленного расследования. Почему вы не связались с Аноме? Если бы он существовал, вы прежде всего сообщили бы ему о пропаже вместо того, чтобы пререкаться с Фролитцем о том, кто и когда будет играть на какой дудке! В то, что Гастель Этцвейн — Аноме Шанта, трудно поверить, не спорю. Но в то, что Гастель Этцвейн — не Аноме Шанта, поверить невозможно!»
«Я не Аноме, — повторил Этцвейн. — Я отчаянно пытаюсь его заменить, но у меня нет ни опыта, ни достаточных способностей. Аноме мертв, на его месте — пустота. Я обязан создавать иллюзию того, что все идет хорошо. Какое-то время маскарад может продолжаться, кантоны обойдутся местным самоуправлением. Но обязанности Аноме многочисленны, количество работы растет, как снежный ком — на петиции никто не отвечает, головы никто не отрывает, преступления остаются безнаказанными. Рано или поздно проницательный человек — такой, как Аун Шаррах — установит истину. Тем временем мой долг состоит в том, чтобы мобилизовать Шант против рогушкоев — по мере возможности».
Финнерак цинически хмыкнул: «Кто будет править Шантом? Землянин Ифнесс?»
«Ифнесс вернулся на Землю. Из всех известных мне кандидатов подходящими кажутся двое: друидийн Дайстар и Миаламбер, Октагон Уэйльский».
«Так-так... И какая же роль во всей этой фантасмагории отводится мне?»
«Вы должны обеспечить мою охрану. Я не хочу умереть, как Саджарано».
«Кто его убил?»
Этцвейн посмотрел в темноту: «Не знаю. Странные дела творятся в Шанте».
Финнерак оскалил зубы, изобразив натянутую улыбку: «Я тоже не хочу умирать. Вы просите меня рисковать вместе с вами, а риск, судя по всему, чрезвычайно велик».
«Верно. Но разве мы не руководствуемся сходными побуждениями? Мы оба хотим, чтобы в Шанте воцарились мир и справедливость».
Финнерак снова хмыкнул — он сомневался. Этцвейну нечего было добавить. Они зашли во дворец. Явился вызванный Этцвейном Аганте. «Маэстро Фролитц и его труппа покидают дворец Сершанов, — сообщил ему Этцвейн. — Они не вернутся, вы можете восстановить порядок и благолепие».
Лицо дворецкого осветилось искренней радостью: «Очень рад, покорнейше благодарю! Где, однако, лорд Саджарано? Его нет во дворце. Я начинаю серьезно беспокоиться».