Деревенские песни

Асиновский Олег

Кстати, в своих творческих методах Олег Асиновский, пожалуй, наиболее всего близок другому русскому поэту, который, между прочим, прежде довольно фанатично и воинственно демонстрировал, а точнее конструировал яркую и даже, как казалось тогда, чрезмерную сентиментальность. Я имею в виду Василия Бородина. Вот, по моему мнению, он уж просто – монумент и манифест метамодернистской поэзии в России вне зависимости от того, как он сам относится к этому термину.

Надеюсь, что эти мои рассуждения помогут отнестись к стихам Олега Асиновского, этого Нового Странного Фета, более внимательно и взглянуть на них под другим углом.

Думаю, его творчество – это элемент в процессе зарождения не только новой русской литературы, но и нового взгляда на мир.

Эмиль Сокольский

В поэтическую «компанию» Олега Асиновского можно записать

близких ему Арво Метса, Владимира Бурича, Геннадия Айги, Генриха Сапгира, Вячеслава Куприянова… но вот я перечислил эти имена и вижу, что ведь каждый – индивидуальность, у каждого – свой путь. Не похож на них и Асиновский. Можно ли назвать его представителем верлибра? Наверное, да, хотя – правильней сказать, пишет он неравностопным белым стихом с легкими нарушениями метра, и если вернуть классическую орфографию и пунктуацию, то все здесь окончательно прояснится. Асиновский несомненно работает с метафизикой, его творческое мышление идет от библейских мотивов, которые он всячески обыгрывает, интерпретирует, дает им «прибавочную» художественную окраску, нагрузку, инструментальную обработку, исполняет «фантазию на тему», и более того – словно бы пишет (продолжает) религиозные тексты, восполняя «упущенное», встраивает в них деятелей литературы и искусства (Красовицкого, Бунина, Ахматову, Мандельштама, Анненского, Пушкина с Лермонтовым, Модильяни, Шостаковича…), утаивая прямой смысл и лишь намекая на обстоятельства их жизни, заглядывая в нечто запредельное, мало и редко кем улавливаемое (в том числе и мной). Улавливает ли это сам автор, для меня, честно сказать, загадка. Стихи Асиновского – им изобретенная модель метронома, ставящего жесткий предел высказыванию; в каждой строке – два-три слова, не больше; фразы получаются обрубленными, остриженными, как кустарник; а чтобы не оставалось сомнений в важности строк – все они начинаются с заглавной буквы (больше нигде заглавных у Асиновского не встретишь). «Самое последнее маленькое небо» – эта фраза встречается в книге не раз; я думаю, что оно находится в том измерении, где обретаются духи праведников, достигших совершенства («маленькое» – вероятно, обособленный уголок, «пристроившийся» к Небесам небес).

Татьяна Щербина

В русской поэзии еще не было голоса юродивого, живущего в лесу, в пещере, в скиту, не было наивной поэтики (как есть наивное искусство) – поэтики медитативного бормотания, невинного христианства, со своей, сходу узнаваемой интонацией.

Я едва знаю Олега Асиновского, но живет он, насколько мне известно, не в лесу и не в пещере, но там обитель его поэтического альтер-эго:

Ромашки в чаще как маленькие поляныНа тучном лугу в дремучем лесу

В стихах Асиновского много повторов, «на небе последнем маленьком самом» мы встречаем на протяжении книги множество раз. Маленькое и/или последнее небо – его главный герой. На небо он смотрит постоянно, в поисках ответа на вопрос о сосуществовании души и тела. Это неизменный вопрос его стихов: могут ли они существовать раздельно? А маленькое тело или умершее и воскресшее, а душа, которая вдруг исчезает, а потом возвращается? Тело непостоянно, как и душа. Эти – не столько размышления, сколько проживания – экстраполируются на Христа-младенца, Христа казни и воскресения, на все живое вокруг, на самого себя. Иногда заговор, иногда молитва, иногда гимны бытию, но небо всегда маленькое, всегда последнее.

И на небе последнемДостигает душа такого уровня своего бесчувствияНа котором тела уже не существует.

В другом стихотворении:

Большая была как маленькая душаИ сначала сердца маленькой и большойПлутали потом расставались легкоИ струился с ветвей невидимый светИ как прежде горел день и листваЖелтела летя в света струях…

Перипетии души и тела происходят под ветер, дождь, снег, солнце, среди деревьев и цветов, но ряд стихов посвящен живописи, хотя фон остается тем же:

ГУСТАВ КЛИМТ

Алые ласточкиЗолотые и красныеВ византию летятИ сколько угодноЧёрного

золотаИ меньше гораздоБелого в воздухеКрасном и алом

Множество стихов названы именами поэтов, ученых, политиков, святых, двоих в сравнении (как Босх и Бах), но это ни в коем разе не портреты, а все те же медитативные распевы и заклинания:

ЛЕНИН

Как страшно стало боятьсяРадости непрестаннойНа самом последнемМаленьком небеИ пора бы расстаться

Образы возникают все равно из наблюдений за растительным миром:

Ветер ловил яблоки и ронялКапли дождя и стада яблок

И непрестанно возвращается все тот же «вопрос жизни и смерти»:

Боится без телаОстаться душаИ стоит тишинаИ осень не поздняя.

Он отсылает и к разным историческим событиям, оставаясь всегда личным переживанием, как в стихотворении «Холокост»:

На последнем небеИ душа оставилаНебо и телоО если бы не было встречиПлоти с душойВ холокост

При всей повторяемости сюжетов, интонационном однообразии, узком лексическом диапазоне, в стихах Асиновского открывается таинственная сторона мира, и сами они оказываются как бы за границей языка, слов, которые, как листья, срывающиеся с дерева, переносят читающего в сферы невыразимого, несказуемого, безмолвного.

ЛАЗАРЬ

Однажды так недавноОдна и та же прилеталаНа камень бабочка она лиСлетала с камня не онаИ стояла тишинаИ ветер веял вдоль неёТо огненный то ледянойИ очертанья проступалиНа камне бабочкиНи радости и не печалиВ ней не былоГремел ручейИ поднималась по ручьюБабочка и лазарь спал.

Деревенские песни

Ноябрь

Солнце другое за ручьём и рекоюИ кто-то в берёзовой роще чужойНе плохой не хороший и осень в берёзахИ грозы и гром и тревожно светлоОт грома и гроз и в чаще оливыИ пальмы дожди с них обратноБегут из радуг в грозу и страшноВ лесу и ветер осенний утешенНе сдержан и нежен как деревня под снегом

Озеро

До неба трава и в ней островаИ материки тумана росы и птахаС травы срывается вниз открываетсяВид на туман и росу птахе растутКапли дождя в облаках берегахИ летает она в осеннем дождеИ день на крыле у неё на одномИ ночь на другом не светло не темноИ лицо как окно и осень как домС высоким окном лёгким ледком