Дерево дракона
Шрифт:
Миетус улыбнулся:
— Все вы одинаковые — и ты, и Плевски, и Лоренцен. Все девушки кажутся вам похожими друг на дружку, особенно если у вас вообще давно не было никакой девушки… — Улыбка вдруг сползла с его лица, отчего оно сделалось словно деревянным.
Роупер знал, о чем подумал Миетус, и хотя не пылал к нему особой любовью, уважение его к этому человеку заставило его сменить тему:
— У тебя уже есть план действий на сегодняшнюю ночь?
— Да, я изложу его вам, когда придет Плевски. — Он медленно поднялся, заслонив своей тенью Роупера.
— Ты куда?
— Пройдусь. — Миетус наклонился
Роупер провожал его взглядом, пока тот не скрылся из виду.
Ничего он не боится, подумал Роупер, и все ему безразлично, а все потому, что ему нечего терять. И ему вспомнился недавний разговор с Плевски, когда он поднимался к нему в пещеру, чтобы отнести еды.
— Какая необходимость убивать девчонку? Она почти все время бредит и с такой больной ногой далеко не убежит. Лучше оставить ее здесь, когда будем уходить, а кто-нибудь потом найдет ее. Но убивать? Зачем?
— Она желала нам смерти.
— Ну и что? Ведь все обошлось.
— Пусть Миетус решает.
Ну что ж, пусть решает Миетус. А это означает, что ее ждет смерть. Для Миетуса любая женщина — пустое место. Просто даже смешно, что он вспомнил при нем про какую-то девчонку.
Он и сам-то ее толком не помнит И Роупер принялся тихонько насвистывать «Дублинские девушки, как вы хороши…». Эх, Дублин!… Это ж надо, в какую даль его занесло и какая пропасть его отделяет от ближайшей кружечки настоящего «Гинесса». Потом взгляд его упал на автомат, оставленный на земле Миетусом, и он почти явственно ощутил отдачу, от которой содрогается тело, когда стреляешь от бедра. Губы его перестали насвистывать песенку, а рот наполнился слюной, когда он представил себе отвратительный треск, с которым вылетают из ствола четырехсот пятидесятидюймовые пули… А моя мать хотела, чтобы я стал приходским священником… И отец был таким законопослушным… И что из этого получилось? Лежу тут, как гадюка на солнце.
Рядом вдруг раздался голос Лоренцена. Он лежал неподвижно, уставившись вдаль сквозь акации, и говорил так, словно продолжал давно начатый разговор:
— Как ты думаешь, животные чувствуют?
— Чувствуют — что? — Роупер уже давно привык к странностям Лоренцена.
— Когда люди их недолюбливают. Стоит мне, например, подойти к собаке, как она сразу бросается наутек. И все собаки так. А вот лошади другое дело…
Роупер улыбнулся:
— Животные ничем не лучше людей. Лично я всегда подозревал, что собаки могут ошибаться в людях. Они судят по внешности, а внешность обманчива.
— Что верно, то верно. — Лоренцен тихонько рассмеялся. — Вот, например, моя внешность… Голова как яйцо, сам тощий как жердь… — Он вздохнул и улегся поудобнее. — Как здесь тихо! Хорошо отдыхается. К ночи буду как огурчик.
Поднявшись на вершину, Миетус нашел место, откуда была хорошо видна Мора и Форт-Себастьян. Приставив к глазам бинокль, он некоторое время наблюдал за «Дануном», вокруг которого сгрудилось несколько местных лодок. От миноносца к берегу двигалась гребная шлюпка, белые шапки матросов казались издалека таблетками аспирина… Должно быть, отпустили в увольнительную, подумал Миетус. Он направил бинокль левее и обвел взглядом горные склоны до самого форта. Во дворе крепости царило оживление, там же он заметил грузовик и джип. На галерее возле тента стояли полковник
Мэрион он не увидел, предположив, что она, должно быть, сидит под тентом. Из-за жаркого марева, сползавшего со склонов Ла-Кальдеры, ему трудно было разглядеть мелочи. Далеко-далеко слева виднелась деревенская площадь Ардино и сверкавший на солнце шпиль местной церквушки. На площади он не заметил никакого движения.
Завтра, подумал Миетус, они будут на берегу в Ардино, куда прибудет Макс Дондон на самолете-амфибии… Они доберутся до него на рыбацкой лодке (надо будет уточнить у девушки, где ее взять), потом улетят, и с этим делом будет покончено…
Пройдут месяцы, и появятся другие задания и проблемы, а потом еще и еще, и так всю жизнь. Когда не трясешься за свою шкуру, подумалось Миетусу, тогда все получается отлично. Вот и за сегодняшнюю ночь он не боится. Да и чего бояться? Все тщательно обдумано, спланировано. Кроме того, у них преимущество неожиданного нападения, и никаких неприятностей случиться не должно. Иногда, когда он старался быть откровенным с самим собой, ему даже хотелось, чтобы что-нибудь случилось. Может, это положило бы конец всему… Но пока этого не произошло, он должен продолжать начатое. Миетус не принадлежал к тем людям, которые способны покончить со всем сами. Ничто на свете не могло заставить его достать из кармана пистолет и приставить его к виску. Но он был уверен, что когда-нибудь, не в пылу сражения и не в перестрелке, пуля все же настигнет его и покончит с тем одиночеством, которое началось много лет назад под наехавшими на него гусеницами танка.
Он долго лежал, наблюдая за Морой и за крепостью. Солнце начало клониться к морю, и длинная тень, отбрасываемая парапетом, теперь пересекала двор форта. В Море возле берега купались матросы, до Миетуса доносились их крики и смех.
Когда он наконец решил подняться, то почувствовал, что нога его затекла, и ему пришлось растереть ее, пока он спускался на дно кратера.
Плевски сидел в глубине пещеры, прячась от солнца. Над мешками, наброшенными на мертвое тело, роились мухи. В дальней части пещеры, прислонившись спиною к груде обломков, полулежала девушка Она уже пришла в сознание и теперь следила глазами за Миетусом.
Присев на корточки рядом с Плевски, Миетус вынул из кармана лист бумаги.
— Давно она очнулась? — спросил он по-немецки.
— Час назад.
— Что-нибудь говорила?
— Нет Я не знаю испанского. Попробовал поговорить с ней по-английски, она не ответила. Думаю, это обычная глупая деревенская девка И притом напуганная до смерти.
— До того глупая, что надеялась получить удовольствие, глядя на то, как мы взлетим ко всем чертям?
— Но ведь мы убили ее парня. Разве нет?
— А что мы могли поделать?
Миетус приблизился к Арианне. Перепачканное лицо девушки было изрезано острыми осколками, волосы растрепались.
Немного наклонившись вперед, она правой рукой держалась за щиколотку. Нога была покрыта синяками и ушибами и, судя по всему, болела. Миетус посмотрел ей в глаза и встретил в них выражение испуга и враждебности.
Обращаясь к ней на испанском, он небрежно проговорил:
— Слушай меня внимательно. Кто мы такие и что здесь делаем — не твоего ума дело. Сейчас важно другое. Ты хочешь жить?