Дерево игры
Шрифт:
– Так вы бы поспали, сил набрались. Вы раньше утра все равно не родите. Уж больно слабые схватки. Хотите, укольчик сделаю успокоительный?
– Спасибо. Да я и без укола засну, так устала.
И я действительно заснула. И этот целительный сон под песню метели за окном оказал такое благотворное действие, что утром в семь я проснулась от самых настоящих суровых схваток, а в десять на свет уже появился Александр, наш четвертый ребенок и третий сын. Роды принимала уже другая акушерка, но такая же внимательная и опытная. Например, это она посоветовала мне в схватках не лежать, а ходить: «чтобы малыша земля притягивала». И как ни смешно это звучит для городского жителя, зато действует очень четко! Это были вторые роды,
Единственное, что было тревожно, так это поступление новенькой – крупной и шумной женщины, которая наотрез отказывалась рожать, кричала, что ей больно, и требовала врача и кесарево. Как ни уговаривали ее, ничего не помогало. Так и повезли ее на операцию.
Я лежала в занесённом снегом уютном домике, держала у груди новенького младенца – душистого, свежего и совершенно точно совсем другого, чем все предыдущие мои дети, и чувствовала такую абсолютную защищённость, такой сладкий покой, что мне всерьёз верилось: судьба этого младенца будет счастливой и доброй. Не может не быть такой, раз началась здесь, во глубине вятских лесов.
Поминки
Вся деревенская жизнь держится на женщинах: они работают на тяжелых сельхозработах, держат скот. Коров имеет даже продавщица Жанна, принадлежащая к местной элите. И каких коров! Таких красавиц я больше нигде не видела. Особенно поразили меня однажды своеобразные скачки: коровы испугались грома и помчались по дороге к своему дому на всех парах. Вот это было зрелище! Оказывается, они могут быть вполне грациозными и очень быстрыми.
Женщины разводили и огород. Некоторые особенно продвинутые выращивали в парниках помидоры и огурцы. Надо сказать, что в нашей местности и яблоки сами не вызревают, не то что помидоры. Баба Тоня была как раз такая: что ни посадит, всё растёт. Помню, она принесла мне на новоселье в новенький отстроенный дом несколько кустов помидоров. У нее легкая рука. Была. И очень живой нрав. Все время что-то рассказывала, смеялась. А потом инсульт.
Никитич её был мужичок-умелец: распускал мешки из-под сахара, а из волокна плел венички для обметания снега или мытья галош – очень актуальный промысел, поскольку в нашей деревне было всего два состояния дорог – снег и грязь. Через огромные лужи ходили по деревянным настилам, да и то не везде, а только там, где не ездил транспорт, а у каждой двери стояла лохань с водой, в которой обмывали сапоги или галоши, прежде чем ступить в ограду. Ограда – это весь двор с хозяйственными постройками, который покрывают одной крышей. Дело в том, что зимой снег может занести все постройки под самый конек, и тогда не пройдешь ни в туалет, ни к скотине.
Никитич сух, строг и – теперь одинок. Редкие седые волосы зачесаны назад, тонкий большой нос заострился, почти обесцветились глаза. Ходят легенды, что во времена колхоза дед был героем труда и любителем выпить. Совмещал. Колхоза давно нет, а рядом с маленькими сельскими домиками выросли двух-трехэтажные виллы и коттеджи. Все изменилось – и внутри села, и снаружи.
Последние годы Никитич за бабой Тоней ухаживал лучше всякой сиделки. И перестал пить.
– Печень не велит!
Сегодня на поминках он трезв и ясен. Народу неожиданно много – и родные, и друзья, некоторые приехали специально из города, каждый подходит с соболезнованиями, воспоминаниями об усопшей. А Никитич молчит. Я присела рядом с ним на лавочку у ворот не ради общения – я не люблю похороны, не знаю, что можно сказать человеку, который потерял близкого, как утешить. Но мне показалось, что надо просто побыть рядом. И я сижу и почему-то вспоминаю, как 1 сентября все деревенские пошли в школу, а мы – на прогулку. И встретили бабу Тоню с корзинкой грибов. В лесу нас поразила небывалая тишь. Вот еще вчера он был полон гомона птиц, шума
Полная луна встает над забором, отсвечивает золотом. Кудахчут куры, устраиваясь на ночь. Настойчиво перекликаются собаки на разных концах улицы. В доме шум поминок нарастает: кто-то уже смеется, кто-то пытается петь. Жара отступила, и мягкое тепло поднимается от земли вместе с тонким ароматом цветов. Это баба Тоня посадила их здесь у забора, когда еще могла. Говорила: для запаха.
– Не умеют нынче ни пить, ни работать!– неожиданно произносит Никитич, не ожидая ответа.
Из дома выходит сын деда, мой ровесник Серега. Закуривает, стоя.
– Ты вот закрой глаза и представь, – вдруг велит Никитич сыну, – Нет, ты закрой. Надо, чтобы стало совсем темно. Вот так. Молодца. И не открывай. Представь: ночь, тишина, только костер трещит. Даже воздух будто бы спит. А костер говорит – ему можно. Трещит о своем. Пускай. Мамка твоя все трещала. Я любил ее слушать…
Дед замолкает, и я уже думаю, что это весь рассказ, но он продолжает своим сухим старческим голосом:
– Костер, значит. А ты берешь и наливаешь в кружку чистейший самогон. Он тоненько так, нежно булькает. Ласково и нежно. Ты его хоп – быстро выпиваешь. В один глоток. Только костер трещит, ты понимаешь? Не открывай глаза!
Серега и правда попытался их открыть, но теперь сразу захлопывает.
– И вот, ты выпиваешь, а костер…
– Трещииит… – протягивает Серега.
– Да. И ты смотришь в небо. Там звезды. Много звезд. Луна желтеет, вот как сейчас. Крупная, круглая. Звонкая. И ты такой хоп – тепло разливается по рукам, ногам и чувствуешь, как растут у тебя – крылья. Ты их широко так разводишь, свободно так. Расправляешь и шуууур – полетел! К звездам. Они притягивают будто. Ты летишь, а те, что с тобой у костра, зыркают на тебя и думают: как так? И тоже хотят с тобой. И быстро себе наливают. Из бутыли. Чем больше бутыль, тем лучше получается. Из маленькой бутылки пить – это не то, не надо. Не пей из бутылки. Не тот эффект! Понял?
– Да, понял. Бутыль.
– Вот. Бутыль. Большая, хорошая. И вот пока первый взлетел, остальные быстро тоже из бутыли наливают – и вверх! Шур, шур, шур – все летят! Весь космос наш. По-гагарински.
____
Уезжали мы из деревни светлым и прозрачным весенним днём, когда последний морозец заледенил ажурные ветви берёз, и они просвечивали в яркой синеве неба белоснежным кружевом. Безграничные снежные поля неожиданно розовели свежими проплешинами, а дым над синими домиками поднимался тонкими струйками строго вверх. Строго вверх, как то пламя, когда горел дом соседа.
Я ещё не уехала, но уже хотела вернуться.
Бездонная бочка
– Эй, мать, иди принимай бочку!
Петро прогрохотал по двору и поставил большую гулкую жестяную бочку к стене дома. На порог вышла, вытирая руки рушником, полная седеющая женщина. Марийка осмотрела бочку со всех сторон и одобрительно кивнула:
– Отож! Оттащи ее в огород, поставь рядом с теплицей – буду огурцы поливать отстоянной водой.
– И придумала же…
– Не придумала! Говорю тебе – мучнистой росы в этом году у меня не будет. Огурцы не любят воду из-под крана! Зинаида в прошлом лете так делала, ни один огурчик не пропал!