Дерево Иуды
Шрифт:
– Тогда все были безбожниками.
– Не все! – воскликнула горячо тётя. – Не все… У нас другое. Когда твой отец был ещё совсем маленьким, лет пять ему было, мы всей семьёй голодали, война была. И вот он однажды прибежал домой после футбола в истерике, начал кричать, что
– И вы считаете, что поэтому Максим пьёт? – простодушно спросил Андрей.
– Да я и сама не знаю, почему он пьёт. Почему пьют, колются? Вот ты мне скажи, почему?
– Я могу сказать только за себя, и только почему начал колоться. Это был протест против лицемерия взрослых, против пошлости толпы… не знаю, ещё против чего… много против и мало «за»… Злость не выветренная, неосознанная, тупая в душе сидела. Может быть, вы и правы насчёт веры в Бога, – задумчиво проговорил Андрей. – Может быть, не было её с самого детства, не было веры ни во что, кроме самого себя, любимого и сильного. Так нас папа воспитывал. Верить только в себя! Волковы никогда! Ну и всё в таком духе… Поганом духе, – тихо прибавил он. – Да, кстати, – решил перевести разговор Андрей в другое русло. – Я хотел спросить, что за художник такой своеобразный изобразил вас на этом полотне?
– Ах, это? – улыбнулась тетушка. – Это ж рисовал твой папа, когда из морских походов к нам отдохнуть
– Мой отец? – воскликнул Андрей и расхохотался. Тётушка боязливо покосилась на племянника. – Вот уж не знал, что мой отец мог держать в руках кисть… и даже рисовал немного?!
– Да, Андрей, ты мало что об отце знаешь. Как и обо всей нашей родне тоже. У нас по мужской линии у всех Волковых тяга к искусству. Особенно к живописи. Так что не только безбожниками все мы были, но и в душе что-то теплилось… Ну да ладно, что, чай, об этом вспоминать? Что было, того уж не вернёшь. Захотелось отцу твоему морской романтики, и подался он сначала на Дальний Восток, потом в Калининград. Там женился, всю жизнь прожил, а что теперь? На родину его тянет с этой «неметчины». Сам мне писал недавно, что уж невмоготу ему там. Только мать после инсульта оправится ли? Не знаю… Ну всё, хватит. Пойдём на кухню. Я поесть купила. Ты, чай, проголодался с дороги.
Андрей оттёр полотенцем выступивший на лбу холодный пот. На него снова накатила болезненная волна ломки. Обыкновенно абстиненция обострялась к ночи. И в первые трое суток после последнего укола особенно не давала покоя. Это была постоянная ноющая боль, похожая на зубную, только во всём теле. Она мучила, изводила, заставляла думать только о ней, точнее, о том, как от неё избавиться… мысли приходили чудовищные… Ломка затуманивала мозги и толкала на преступления. Исследователь душ человеческих, известный писатель, задавался вопросом, что идёт впереди – болезнь или преступление? У наркомана болезнь всегда шла впереди, она была чёрным знаменем любого бунта против совести, именно она ломала все границы внутреннего закона и размывала понятия так, что грех уже не казался грехом, а только избавлением от боли.
Конец ознакомительного фрагмента.