Деревянные башмаки
Шрифт:
Когда фронт прокатился дальше, я нашел две винтовки. Одну обгорелую, а другую почти новую, только приклад расщеплен. Я их смазал жиром и засунул в солому, которой была покрыта кровля, — вдруг пригодятся… Помню, Ленька тогда от радости так хлопнул меня по плечу, что с меня шапка свалилась. Да, но кто же все-таки сделает приклад?
Решили обратиться к Феликсасу. Отец — мастеровой, дерево и нужные инструменты у него будут. Сам Феликсас тоже мастер на все руки и болтать зря не станет.
Я вошел во двор, огляделся: пес на привязи, а Феликсас с отцом в сарае новую борону мастерят.
— Здравствуйте, —
— Сам поищи, — ответил за него отец. — Не видишь, занят человек.
Как бы нам с Феликсасом с глазу на глаз потолковать, думаю, а сам углы обшариваю, проволоку ищу. По глазам вижу, сказать он мне что-то хочет, да не может борону оставить.
— И еще, — говорю, — хотел попросить у вас подходящего дерева на трубку. Вот тут у меня курительное лекарство для тети. Полагается в день по четыре трубки выкуривать.
— Ну и ну!.. — заинтересовался мастер, разглядывая пачку. — Надо будет как-нибудь и мне зайти дымком затянуться.
А Феликсас тем временем и шепнул мне:
— Порядок. В воскресенье вечером приходи за сарай.
Мастер дал мне деревяшку, да такую твердую, что я, когда скоблил ее, даже ножик сломал. Трубка получилась большая и не очень красивая с виду. Тетя курила ее, кашляла, всех потешала и сама смеялась:
— Дым пускаю — хворь выгоняю…
Крупно нарезанные листья, напоминавшие картофельную ботву, потрескивали в трубке, как конопля на сковородке, а густой дым приятно согревал грудь. Уж и не знаю, от табака или от смеха, но только тетя повеселела, ей стало легче откашливаться, и по ночам она не так надсадно хрипела.
В воскресенье, едва солнышко спряталось вдалеке за лесом, я подкрался к дому мастера. Феликсас, как условились, уже поджидал за сараем. Без долгих разговоров он повел меня к пригорку, где на зиму зарывали картошку.
— Давай разберем по частям, — предложил я. — Ствол понесем отдельно, приклад отдельно. Ленька уже ждет…
— Нет, брат, так легко приклад нам не снять, — ответил Феликсас. — Я кольца наглухо забил — надежней не бывает.
— Так как же мы тогда понесем?
— Не мы, а ты понесешь…
Но Феликсас только пугал меня. На самом деле он заранее все продумал: винтовка была так искусно обмотана соломой, что ничем не отличалась от обыкновенного снопа. Сунул под мышку — и неси… Однако не тут-то было: тяжеловатой оказалась для меня соломка.
— Ну-у… — укоризненно протянул Феликсас. — Этак каждый дурак заметит. Вот как нужно нести, чтобы сноп легким, как перышко, казался. Ладно уж, давай его сюда…
На радостях я схватил толстую палку — для острастки и стал подстраиваться к размашистому шагу Феликсаса. Я предложил идти полем, вдоль кустарника, а он уверял, что по тропе лучше:
— Поля еще не просохли, до ночи по грязи не доберемся. Да и увидит кто, тут же догадается, что мы боимся чего-то. Шпарь прямиком да пореже оглядывайся!
Поначалу все шло как надо. Нам повстречалась какая-то заплаканная женщина, она чуть не бегом устремилась к дому старосты. Потом мы нагнали двух девочек. Они несли полкаравая и о чем-то громко щебетали, отламывая по кусочку хлеб и отправляя его в рот. Протарахтел
— Вот это запах… — втянул в себя воздух Феликсас.
— Торфом разит, — сказал я.
— Не разит, а пахнет. Дымом, навозом, весенней землей… Или пирогами только что из печи.
— Сто лет пирога не нюхал.
— И я, — подхватил Феликсас.
— А еще, — сказал я, — ужасно вкусно пахнет деготь. Но где можно нанюхаться вволю, так это в местечке, в аптеке.
Мы замолчали. Феликсас, наверно, размечтался о пироге, а я думал о Расуте.
И тут мы заметили у развилки двоих. Один был молодой, в сапогах и с велосипедом. Сначала мы даже его за полицейского приняли: велосипед блестит, голенища блестят, фуражка на голове немецкая. Второй, неказистый из себя мужичонка, что-то объяснил велосипедисту, потом развел руками и пошел своей дорогой, чавкая по грязи клумпами. А тот, первый, уставился на нас, поджидая, когда мы подойдем ближе.
— A-a, это Текорюс, — узнал его Феликсас. — Папаша его властям пятки лижет, у евреев добра награбил.
— Что ему от нас-то надо?
— Откуда я знаю…
Я шел на шаг сзади и заметил, что у Феликсаса уже рука затекла. И сноп уже не кажется таким легким, как до этого, да разве теперь отдохнешь! Не выдержав, Текорюс пошел со своим велосипедом нам навстречу.
— Эй, головастики, куда солому волочите? Что поджечь собираетесь?
— Домой, — ответил Феликсас.
— Ты, часом, не заблудился? Твой дом в другой стороне.
— Зато мой в этой, — сказал я дрогнувшим голосом.
— У кого тут шнапс водится, не знаете?
— Не знаем, — буркнул Феликсас и собрался было уходить, но этот чертов Текорюс хвать за сноп:
— Погоди!
— Чего тебе?
Я похолодел: солома растрепалась и из-под нее чернел конец дула. Текорюс вот-вот коснется его пальцами. К счастью, Феликсас оказался храбрее и хитрее.
— Ведь знаете, заразы, а не говорите.
— Не знаем, — с издевкой ответил Феликсас. Как он рассказал потом, его единственным желанием было заставить Текорюса замахнуться на него, отпустить «солому», и тогда винтовка спасена.
— А может, вспомнишь, когда по физиономии смажу? А?
— Попробуй только…
И тогда Текорюс, придерживая одной рукой велосипед, другой ударил Феликсаса в живот. Снопик выскользнул из рук и с подозрительным стуком ударился о камень. Скорчившись, будто от боли, Феликсас упал на землю и попытался прикрыть собой винтовку, но Текорюс успел разглядеть ее. Поспешно положив велосипед, он набросился на Феликсаса:
— А ну вставай! Живо! Отдавай винтовку!..
От злости и растерянности поначалу я оцепенел, не зная, что предпринять, но тут вдруг вспомнил про свою палку. Размахнувшись, я трахнул ею Текорюса по спине. Тот взвизгнул и, ощерившись, набросился на меня. Я успел съездить его еще раз. Текорюс стал озираться в поисках булыжника. Швырнул, но промахнулся. Воспользовавшись этим, Феликсас попытался улизнуть, но Текорюс нагнал его и вцепился в винтовку.