Деревянные четки
Шрифт:
Я с удивлением осматривалась по сторонам, а Луция, сияющая от радости, поясняла:
– Смотри, здесь можно поставить стул и отдыхать. И это будет намного приятнее, чем торчать под каким-нибудь кустом или болтаться по пастбищу. Здесь такой чистый воздух и такой чудесный пейзаж!
Окрыленная своим открытием, Луция устроилась на балконе по-хозяйски. Окруженная листами бумаги и номерами «Радуги», она рисовала, писала стихи, тщательно укрывая их от моего любопытного взгляда, или просто тихо сидела, заложив руки за голову и рассматривая плывущие по небу бесконечной
Удовольствия, испытываемые Луцией на этом балконе, были для меня совершенно непонятны. Я всё же предпочитала целыми днями копаться в песке на берегу реки. В мокрых сандалиях, с лицом, красным от солнца и ветра, я приходила в дом только для того, чтобы поесть, и всё, что ставилось на стол, проглатывала с волчьим аппетитом. С реки я неизменно возвращалась с полными карманами блестящих камешков или сочной рябины, и, покрутившись на балконе, совершенно не понимая, как это может Луция проводить целые дни в такой теснотище, вновь убегала к реке, чтобы бродить там по прибрежным кустам, шлепать босыми ногами по воде и с наслаждением глотать свежий, ароматный воздух, прилетающий с полей.
Так прошло несколько дней. И вот однажды, вернувшись с реки, я застала Луцию на лестнице, перевесившуюся грудью через перила. Увидев меня, она поспешно сбежала по ступенькам ко мне навстречу.
– Слушай! Кто-то запер балкончик и унес с собой ключ!
– Да?
– А вот иди посмотри сама!
Напрасно дергали мы за ручку. Дверь не поддавалась. Ключа, который обычно торчал из замочной скважины, не было видно. Он куда-то исчез.
– Я знаю: это сделала горничная! Да, да, наверно, она, – утешала я огорченную Луцию. – Вчера она подметала большой коридор, а попутно заглянула и в маленький. Тебя как раз в этот момент не было наверху… Давай попросим панну Янину, чтобы она приказала Рузе открыть дверь. А? Я сама ее попрошу, – снисходительно добавила я, чувствуя свое несомненное преимущество перед сестрой в отношениях с нашей опекуншей.
И Луция вздохнула облегченно, согласившись со мной.
Бесконечно долго тянулись скучные серые дни, пока мы ожидали возвращения во дворец панны Янины, которая с детьми баронессы гостила у соседей. Наконец в один из вечеров на дворе послышался шум подъезжающей коляски и почти следом за ним – голос нашей опекунши, доносившийся из коридора.
Мы обрадовались.
А на другой день с Луцией произошла катастрофа – первая из многих, которым суждено было повторяться затем всё чаще и чаще. Случилось это во время нашей очередной прогулки в лес.
…Вернувшись с прогулки, я немедленно направилась в комнату панны Янины и, не дожидаясь в ответ на свой стук традиционного «войдите», стремительно распахнула дверь.
Укоризненный, холодный взгляд панны Янины невольно задержал меня на пороге. Одетая в красивое лиловое платье, наша опекунша уютно сидела в кресле с раскрытой книгой на коленях.
– Что случилось?
– Да… проше пани… – тихо пролепетала я, сразу потеряв всю свою отвагу. – Да… Луция… сегодня после полудня… во время прогулки… потеряла сознание…
Панна Янина молча, равнодушно смотрела на меня.
– Когда мы вошли в лес, Луция вдруг страшно побелела и упала. А потом, когда она открыла глаза, я помогла ей встать.
– Что ж, обыкновенный солнечный удар.
Я взглянула в окно, за которым тревожно шумели деревья, раскачиваемые ветром, и неяркое солнце едва пробивалось своими робкими лучами сквозь густую, почти сплошную пелену туч.
– Ох, нет, проше пани! – возразила я. – Во время прогулки было холодно. Мы даже озябли немного.
Панна Янина слегка покраснела и сделала короткий жест рукой.
– Это могло произойти и от желудка, если Луция объелась во время обеда.
– Да она же никогда не объедается! Никогда! – горячо запротестовала я. – Наоборот, всегда оставляет добрую половину обеда в тарелках, и я доедаю за нее, потому что у меня есть аппетит, а у нее – нет.
Зашелестело лиловое платье: панна Янина поднялась с кресла.
– Понятно, – сказала она, и в ее голосе почувствовалось нетерпение. – Иди теперь к себе да передай Луции, чтобы она поменьше гримасничала во время обеда. А мы подумаем, как поправить ее здоровье, – несколько более приветливо добавила панна Янина.
Смущенная, я вышла из комнаты. Наша опекунша последовала за мною. Мы были уже в коридоре, когда увидели, что сверху спускается Луция. Завидев меня вместе с опекуншей, она приостановилась на ступеньке. И тут я вспомнила.
– Проше пани! Проше пани! – закричала я, бегом устремляясь за панной Яниной. – Так как Рузя заперла балкончик на третьем этаже, то мы хотели бы лично у вас попросить ключик. Мы там ничего плохого не делаем. Луция либо рисует, либо сидит на стуле и смотрит на парк.
С опущенной головой выслушав мои нескладные слова, панна Янина скрылась за дверями салона.
– Я ей рассказала, что ты потеряла сознание, а она говорит: «Подумаем, как поправить здоровье». Наверно, железо тебе пропишут, – убеждала я взволнованную Луцию. – А может быть, получишь яблоки! Много, много яблок! Ей-ей, говорю же тебе… – И я замолчала, восхищенная этим предположением. Через минуту, проглотив слюну, я сказала: – Смотри, помни тогда, что это я для тебя постаралась.
Вечером горничная сказала мне, чтобы я шла к «ясной паненке». Сбегая по лестнице, я крикнула смотревшей мне вслед Луции:
– Вот увидишь, будут яблоки!
В дверях своей комнаты стояла наша опекунша. В руках она держала жестяной кувшин, который протянула затем мне.
– На. Каждый день будешь носить для Луции холодную воду прямо из-под крана. Пусть Луция натирает тело мокрой тряпкой или просто обливается холодной водой. Это укрепит ее организм.
Я взяла кувшин из рук панны Янины и, глядя ей прямо в глаза, рискнула спросить:
– А как же ключик?
Панна Янина на какое-то мгновение растерялась, но потом лицо ее исказилось гневом. Отвернув голову и не глядя на меня, она пояснила: