Держатель знака
Шрифт:
60
Прошла ночь. Сережа почувствовал, что ослабел настолько, что напряжение, сделавшее тело неподвижным, ушло. Теперь шевелиться было легко – движения стали бесплотны, как бывает, когда двигаешься во сне.
Иногда он бредил, иногда пытался вспомнить ускользающий от него бред, но не мог этого сделать. Оставалось только воспоминание о том, что в этом бреде приоткрывалось, все время приоткрывалось что-то очень важное…
«Ничего, скоро я совсем уйду туда, и все станет ясно…»
Бесплотные движения развлекали… Играя этим ощущением, Сережа вытащил
– Откуда у Вас это?
Не услышавший шагов Даля Сережа вздрогнул всем телом. Взгляд его с некоторым удивлением почти перешел изнутри на Даля.
– Разрешите… Поразительно. Просто поразительно. Это – настоящий анк, более того, я могу поклясться, что это – тот самый анк, который был привезен из Каира близким моим другом и дальним родственником Владимиром Семеновичем Голенищевым… Откуда он у Вас?
Сережа молчал, но его глаза осмысленно встретились с глазами Даля: этим моментом необходимо было воспользоваться.
Твой бред продолжается. Вернись. Ты узнаешь все наяву. Ты не должен уйти. Ты не уйдешь.
Эти матово-светлые, как хорошая сталь, глаза приказывали, врывались через взгляд в Сережино существо, и устоять против их силы было невозможно.
Сережа с трудом разлепил губы.
– Я хотел бы… воды.
61
– Ну нет, батенька, не обессудьте. По восточной методе Вам еще часиков этак десять пить одну только воду, и в невероятных количествах, чтобы вывести все яды, которые Вы изволили в себя скопить. Шутка в деле, не пить трое суток… Да Вы, друг мой, сущий злодей, спросите хоть у своей печени!
– Что же, доктор, я постараюсь придерживаться Ваших инквизиторских предписаний столь же усердно, как весной, хотя чувствую себя слегка проголодавшимся за эти пять дней… – Сережа слабо улыбнулся, приподнявшись в постели на локте. – Но за это, по крайней мере, возвратимся к нашему разговору.
– Ничего не имею против. Я, признаться, изрядно заинтригован. Откуда у Вас анк Голенищева?
– Я не знаю, что такое «анк». Эту вещь мне передал без каких-либо объяснений мой покойный брат около полутора лет назад, на Дону, во время Красновской кампании.
– Брат Ваш не был знаком с Голенищевым?
– С египтологом Голенищевым?
– Да.
– Н-не думаю. Пожалуй, он упомянул бы о таком знакомстве.
– Он был намного Вас старше?
– Нет. На три года, точнее, на три с половиной. Женя родился в девяносто седьмом, а я – в девятисотом.
– Чем далее, тем страннее… Получается, что в двенадцатом году Вашему брату было никак не более четырнадцати лет?.. И тем не менее Владимир не мог вручить этот анк человеку случайному…
– А почему именно в двенадцатом году? Позже они никак не могли столкнуться?
– Ваш брат бывал в Египте?
– Нет.
– После двенадцатого года, – в некоторой отрешенной задумчивости, странно сочетающейся с усмешкой,
– Кто?!
– Проклятый Брюсов Племянник,– спокойно повторил Даль, взглянув на этот раз на Сережу. – Думается мне, что, коль скоро одна ниточка этой истории каким-то образом оказалась в Ваших руках, Сережа, Вы имеете право узнать из уст очевидца о египтологе Голенищеве, Каирской пелене и Проклятом Брюсовом Племяннике. Но только не обессудьте, не сегодня – история длинная, а меня ждут больные.
– Последний вопрос, Николай Владимирович: что такое анк?
– Анк – это символ вечной жизни. Был особенно популярен в раннем египетском христианстве. Синяя эмаль не случайна. Выздоравливайте, Сережа.
62
— Вот как, Вы играете в шахматы?
– Я ненавижу шахматы, потому и взялся за них, чтобы как-то убить время до Вашего прихода. Только и думаю, что об этой истории… И знаете, Николай Владимирович, я кое-что вспомнил… Легенда о Брюсовом Племяннике связана как-то с Донским монастырем, не так ли? Я слышал ее в детстве, но вспомнить не могу… Уплывает.
– Вы любите Донской монастырь?
– О да! Еще бы… Невозможно быть москвитянином и не любить Донской… Красная корона… По сравнению с белокаменной резьбой Владимира Московский Кремль Фиораванти – это просто нечто большое и красное. Не более того. Жалкое порождение послетатарскои эпохи. А Донской с такого же типа киноварными зубьями стен, как ни странно, – нет. Он – гармоничен, он – вне времени. Хотел бы я сейчас пройти в черной густой могильной траве, между зарастающих мхом белых саркофагов, зловещих масонских крестов и плачущих ангелов, в порыве тоски обхвативших урны… И каждый камень – чудесная, какая-то очень московская легенда. Легенда о сыне Малюты, искупившем грехи отца… Легенда о российском Гамлете… А вот легенды о Брюсовом Племяннике я не помню.
– В таком случае разрешите мне напомнить ее Вам. Она имеет непосредственнейшее отношение к нашей с Вами истории, – Даль улыбнулся с добродушной усмешкой: – «Если в ночь на двадцать пятое декабря, когда перед светлым Рождеством напоследок тешатся вражьи силы, выйдешь ты к Северным воротам Донского монастыря, то запорошит тебе метель глаза, а как откроешь их, так и окажешься на незнакомой улице. Дома на ней деревянные, в ряд.
А посреди улицы стоит какой-то мужик и будто бы ищет что-то в высоком сугробе. А кроме того мужика вокруг – ни души.
Тулуп на мужике надет наизнанку, глаза черные – с искрой. Тут должен ты подойти к нему и спросить, что он в сугробе ищет и не нужна ли ему твоя помощь.
«Да вишь ты, добрый человек, – ответит мужик, – незадача какая! Кольцо у меня в сугроб упало, а слуг-то я на Ваганьково отдохнуть отпустил – легко ли мертвому человеку целый день кости ломать?»
Испугаешься ты да кинешься бежать – вмиг окажешься у Северных ворот, а улицы и мужика в тулупе наизнанку – как не бывало. И не случится больше с тобой в твоей жизни ничего необычного.