Держава (том третий)

Кормилицын Валерий Аркадьевич

— А тост какой? — ждущее поднял рюмку с коньяком Шпеер.

— Евреи всех стран — объединяйтесь! Какой же ещё? — хохотнул Винавер, отведав коньяка. — А что, господа, творит вновь назначенный генерал–губернатор, — выпучив глаза, оглядел собравшихся.

Шпеер, на всякий случай, придержал пальцем монокль.

— … Мало того, что весь город обклеили воззваниями к рабочим, утверждающими, будто пролетариат завлечён на ложный путь обманом неблагонамеренных лиц, — окинул взглядом гостей. — Так ещё этот сатрап имел наглость вызвать к себе редакторов газет: «Новое время», «Русь», «Биржевые ведомости» и «Петербургский листок», которые в числе прочих, подписались под заявлением о созыве

Земского собора, подразумевая — Учредительное собрание… Трепов так и понял. Потому посоветовал редакторам снять свои подписи. А редактору «Биржёвки», где поместили заметку, что её сотрудник Баранский внезапно скончался 9 января, хотя всему Петербургу известно, что он убит у Александровского сада, и вовсе вынес «предостережение». Ибо, по его мнению, газета нарушила запрет — ничего не сообщать о событиях 9 января. Такой цензуры давно не было, — подвёл итог сказанному.

— Цензуру ещё до Трепова ввёл Святополк—Мирский, — поднял рюмку с коньяком Пассовер. — И отдал приказ своим псам арестовать самого Горького. Алексей Максимович, полагаю, надумал скрыться за границей, потому как писателя нашли в Риге и этапировали в Петербург, препроводив в Петропавловскую крепость.

— Что инкриминируют? — заинтересовались присяжные поверенные — кусок–то лакомый.

— Обвиняют в составлении прокламации, в коей призывал к свержению самодержавия. Но вы не суетитесь. Адвокат у него уже есть… К тому же за сочинителя хлопочет сам Савва Морозов со всеми своими миллионами, — ядовито ухмыльнулся, глядя как пустили слюнки его коллеги. — Как говорится — ничто не ново под полицейским солнцем. Оказался таким же бурбоном как Сипягин или Плеве.

— Даже хуже! Пги Плеве с Сипягиным гастгелов в янваге не наблюдалось, — внёс свою лепту в обсуждение министра Шамизон. — Господа, — поднялся он из–за стола. — Пгедлагаю выпить за то, чтоб министгами внутгенних дел и юстиции стали кто–нибудь из вас, пгисяжных повегенных Петегбугга…

— Мирский, говорят, уже написал прошение об отставке, — поднялся следом за Шамизоном Рубанов. — Нет бессменных министров внутренних дел. В министерстве бессменны только швейцары. Так выпьем, господа, за демократическое государственное устройство России, при котором управлять станут не аристократы, а умные люди, возможно даже еврейской национальности.

Тост прошёл на ура!

Вскоре присяжные поверенные вместе со всей Россией узнали, что кроме градоначальника Фуллона отстранён от должности «по болезни» министр внутренних дел Святополк—Мирский, с разрешением на одиннадцать месяцев уехать лечиться за границу. Министр юстиции Муравьёв получил назначение в Рим на должность посла.

Высочайшим указом, данным правительствующему Сенату 20-го января, член Государственного Совета, бывший помощник Московского генерал–губернатора гофмейстер А. Г. Булыгин, назначен министром внутренних дел.

За день до этого назначения Николай принял в Александровском дворце Царского Села депутацию рабочих, которых тщательно отобрал и подготовил к встрече генерал–майор Трепов.

— Аликс, я обязан объясниться со своими тружениками, — пил кофе вместе с супругой Николай.

— Ники, надеюсь, их обыскали и забрали ножи и наганы, — рассмешила она супруга.

— И пушки тоже, — промокнув салфеткой губы, чмокнул жену в щёку.

— Ники, ты шутишь, а я чуть не умерла от страха на Крещенье, — перекрестила его спину, когда муж направился к двери.

Перед входом в Портретный зал, где собрали на аудиенцию рабочих, императора ждали барон Фредерикс, Трепов, дворцовый комендант Гессе и несколько человек Свиты.

Когда император в

сопровождении сановников вошёл в зал, рабочие, по русскому обычаю, низко поклонились ему — Трепов раз десять показал, как это следует делать.

Достав бумажку, Николай прочёл составленную генерал–губернатором речь — заучить поленился, да и не было времени: «Я призвал вас для того, чтобы вы могли лично от меня услышать слово Моё, — что–то слишком на–пыщенно, — подумал он. — Прискорбные события с печальными, но неизбежными последствиями смуты произошли оттого, что вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменникам и врагам нашей родины…»

Слушая императора, рабочие вздыхали и крестились.

Закончив речь и сунув шпаргалку в карман, царь подошёл к ним и заговорил просто и понятно:

— Приглашая вас идти к Зимнему, где меня в тот день не было, враги государства подняли вас на бунт… Ведь идёт война и все истинно русские люди обязаны не покладая рук трудиться, чтоб одолеть супостата. А вы ему помогаете.., — с удовольствием заметил, что некоторые покраснели от стыда, а кое у кого на глазах вступили слёзы.

После приёма их отвели в Знаменскую церковь, а потом в здание лицея, где сытно накормили обедом, одарив подарками на память, и вручили отпечатанный на гектографе текст царской речи, отправив затем на экстренном поезде в Петербург.

На перроне счастливчиков уже встречали…

— Вы что, головою ослабли? — когда отошли от вокзала, выбил у одного из депутатов подарок и растоптал его Северьянов.

— Теперь станете рабочим внушать, какой добрый царь–батюшка и какие мы злыдни, коли пошли его беспокоить девятого числа, — ударил другого рабочего Шотман.

Стоявший рядом с ним Дришенко обличительных слов не нашёл, а просто стал избивать пожилого работягу с Путиловского завода.

— Мы тут бьёмся с лавочниками, чтоб цены на керосин не поднимали, на свечи и хлеб, а вы к царю на поклон, — метелил следующего депутата Шотман.

— Николашка что ли позаботится, чтоб лабазники лишнюю копейку с вас не брали, — обрабатывал кулаками работника с Невского судостроительного Северьянов.

После проведённой воспитательно–разъяснительной работы ни один из депутатов на работу после забастовки не вышел, боясь угроз и избиений.

Часть из них покинула Петербург, а некоторые даже сменили фамилии.

«Неча по царям ездить!» — было общее трудовое мнение.

Николай, не зная последствий «неизгладимых впечатлений о царском приёме, после которого довольные и счастливые, с весёлыми лицами возвратились в Петербург рабочие», так писали газеты, занёс в дневник: «19 января. Среда. Утомительный день… Принял депутацию рабочих. Принял Булыгина, который назначается министром внутренних дел. Вечером пришлось долго читать; от всего этого окончательно ослаб головою».

Свою лепту по успокоению рабочих внесла и церковь. Как сообщили репортёры, на следующий же день после «рокового несчастия» рабочие Путиловского завода попросили митрополита принять их.

Владыка принял депутацию из 5 человек. После беседы митрополит Антоний подарил каждому по Новому завету и образу Александра Невского.

Этих Шотман с Северьяновым не били — другие не поймут. Церковь пока оставалась святою. Не Она же приказывала стрелять и разгонять…

Не поколебало это мнение даже то, что 20 января священник Гапон был отлучён от церкви и лишён сана за то, что без разрешения духовных властей организовал крестный ход, побуждая рабочих идти к царю, а также двукратно не явился к Антонию для объяснения о своём участии в забастовке путиловских рабочих.