Держава (том третий)
Шрифт:
— Сию секунд! — бодро произнёс метрдотель. — Родственника самого адмирала Дубасова обслужим с высшим вниманием, шиком и уважением, — цыкнул на своих дрессированных официантов.
— Вот теперь и покумекай, Аким Максимович, достойно ли «племяннику» адмирала диафоном на маяке трубить, — хохотнул Дубасов. — Оказывается, в молодости метрдотель моряком служил. Так он мне, во всяком случае, конфиденциально сообщил. Родственник не родственник, но по наградам тебя догнал, — выпятил богатырскую грудь. — Осталось поручика получить.
— Ну, с тобой–то всё ясно. Михаил Гордеевич, ты отчего всё подпоручик?
— Видимо,
— Наверстаешь. Ты же в академию поступил. Давайте лучше выпьем, господа, — поднялся с рюмкой в руке Дубасов, — за тех, кого с нами нет и никогда уже не будет… За Гришку Зерендорфа, за нашего ротного парикмахера Сашку Ковалёва, моего однополчанина Кужелева, кавалериста Фигнера и многих–многих других, оставшихся на полях сражений.
Выпив, помолчали, вспоминая ушедших.
— А теперь, дамы и господа, прервал затянувшуюся паузу Рубанов. — Позвольте предложить тост за родившуюся смену ушедшим защитникам Отечества. За будущего офицера Российской армии Максима Акимовича Рубанова.
Глаза сидевших за столом повеселели и постепенно потекли разговоры о наградах, политике и новой знаменитости — полковнике Мине.
Надев, наконец, вычищенные дыханием и платком очки, Дроздовский поправил:
— Вчера, господа, то есть седьмого января, Георгий Александрович стал генерал–майором Свиты Его Величества. В академии много по этому чинопроизводству разговоров велось. Причём — весьма полемических. К моему удивлению, некоторые осуждали тогда ещё полковника за приказ: «Арестованных не иметь, пощады не давать». Но именно благодаря жёсткой позиции командира лейб–гвардии Семёновского полка мятеж в Москве за короткое время был подавлен.
— Скоро Глеб должен приехать, соберёмся, послушаем о московских событиях.
— А где встретимся? В этом ресторане? — заинтересовался Дубасов.
— Нет, господин племянник адмирала, — хмыкнул Аким. — В Конюшенной церкви одиннадцатого января. Крестить будущего воина станем. Он решил повысить тебя из племянников в крёстные отцы, а Полину назначить крёстной мамой, — улыбнулся Рубанов. — Оказывается, ничего страшного в звании молодого отца нет, — легонько сжал руку сидевшей рядом Ольги.
— Ура–а! — диафоном заревел Дубасов, указав страждущим, даже находящимся за 60 морских миль, дорогу к ресторану «Донон».
— Честь имею доложить, весь к вашим услугам, господин Дубасов, — словно из–под земли — есть у них такое свойство, возник метрдотель.
— Ты, благодаря своей раздвоенной бороде — вылитый вице–адмирал Макаров, — добродушно хлопнул по плечу главаря официантов. — Бойка, шампанского нам, — велел официанту на маньчжурский манер.
Вышли далеко за полночь.
— Я уже поправился, а ты, смотрю, заметно хромаешь на левую ногу после ранения в бедро, — прощаясь, пожал руку Дроздовскому Аким.
— Доктора говорят — на всю жизнь память о русско–японской войне останется. Привыкну. На перегонки с юнкерами в Павловском военном училище не бегать, — улыбнулся, усаживаясь на извозчика, экипажи которых, в виде саней, выстроились у входа в ресторан.
11 января
В этот же день император принял в Александровском дворце Царского Села произведённого в генерал–майоры с зачислением в свиту, Мина, пожаловав его Владимиром 3-й степени.
— Побольше бы таких людей, как вы, Георгий Александрович, и тогда я был бы спокоен за Россию. За три дня сумели ликвидировать мятеж в Москве. Я всегда говорил, что семёновцы — лучшие, — с интересом разглядывал образцы взятых полком у мятежников револьверов.
— Благодарю, Ваше величество, — покраснел Мин. — Семёновский полк всегда готов верой и правдой служить государю и отечеству.
— С вашей стороны тоже имелись жертвы?
— Так точно, Ваше величество. Погибли фельдфебель Кобыляцкий, ефрейтор Основин и рядовой Цыганков. Героев, невзирая на их чины, торжественно похоронили в усыпальнице полкового собора.
— Семёновский полк всегда являлся одной дружной семьёй, — в волнении зашагал по кабинету государь. — И воины его всегда свято чтили память погибших товарищей. Сидите, не вставайте Георгий Александрович.
— Слушаюсь. Сердце полка находится в нашей церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы. Здесь мы черпаем духовную поддержку, и здесь, в полковой усыпальнице, находит последний приют прах погибших воинов, — поднявшись, перекрестился Мин. Тешу себя надеждой, что мне будет оказана великая честь, в конце пути найти приют в усыпальнице, под сводами храма, вместе с отдавшими жизни за Россию товарищами. Служение лейб–гвардии Семёновского полка, это не только военное искусство и слава, добытая в боях. В большей степени это Божие дело. В данное время — противостояние анархии. Защита России и Монархии как твердынь Православной веры.
— Хорошо сказали, — чуть не прослезился Николай. — Но вам ещё жить и жить на благо родины и императора. Да вы садитесь, — устроился рядом в кресле. — А где закончится наш жизненный путь ведомо лишь Вседержителю… Семёновцы исполнили свой долг, доказав, что верность царю — это истинная цель солдата. Не все так относятся к своим обязанностям. Не все, — грустно покачал головой. — Очень часто обличённые властью люди больше боятся прослыть «душителями свободы», как пишет либеральная пьеса, чем защитниками монархии. Ни для кого не секрет, что после издания Манифеста, в Уфе, по распоряжению губернатора Цихановского были сняты все воинские патрули, чтоб не мешать праздновать «торжество революции». Представляете?
— Мой полк быстро навёл бы там порядок.
— Уверен в этом. Дело дошло до того, что во время революционного митинга губернатор шествовал во главе процессии под красным флагом, а затем поздравил бунтовщиков с ограничением моей власти. В городе наступили анархия и грабежи. Само население, простые люди, которым надоел этот, простите, либеральный бардак, безо всякой помощи войск разогнали мятежников и восстановили законный порядок.
— А что губернатор? — нарушив этикет, обратился к царю с вопросом Мин.