Державы верные сыны
Шрифт:
– Я дам русским шанс, – властно воскликнул Девлет-Гирей, поворачивая голову в сторону военачальников. – У них превратное мнение о нас, якобы безжалостных людях. Выслать парламентеров! Я даю им на размышление полчаса!
Трое всадников с высоко поднятой на пике белой папахой отделились от турецкого войска и пришпорили коней. Из казачьего лагеря их заметили и сообщили полковникам. Навстречу были послан есаул Кравцов и Леонтий Ремезов, понимающий татарскую речь.
Ханские парламентеры придержали коней, старший из них мурза Аслан-Гирей поднял вверх руку, привлекая внимание. Донцы остановились саженях
– По велению великого хана Девлет-Гирея, предлагаем вам добровольно сложить оружие. Хану известно, что перед ним казаки, доблестные воины. Он требует полного подчинения и приглашает перейти под его подданство. За это он вас отблагодарит и щедротами, и дальнейшими приобретениями. За ответом мы приедем через полчаса!
– Ответ готов! – выкрикнул Кравцов. – По долгу присяги, данной матушке императрице, мы не принимаем ваши требования. Умрем за веру православную, но знамен своих перед вами, басурманами, не преклоним!
Парламентеры разъехались.
Ремезов горячил коня, припав к его гриве. И недаром! Не успел домчаться до лагеря, как над головой прошумело две стрелы, пущенные вдогонку. Он спешился и передал повод коноводу, который отогнал его в тыл вагенбурга. Все тягловые лошади оставались в упряге, в своих фурах, живым щитом закрывая оборонительный редут с людьми. Все они были стреножены, чтобы в огне боя не разметать укрепления. Казаки, особенно ездовые, старались меньше смотреть на них, обреченных, с вопрошающе печальными глазами…
Дождавшись переговорщиков, Платов, который с согласия сослуживца, Ларионова, взял командование на себя, тотчас выслал передовой отряд, за ним последовали гонцы.
Завидев верхоконных казаков, от ханского полчища отделилась ватага горцев, отчаянных рубак. В руках их отсверкивал булат черкесских сабель. Подпустив джигитов довольно близко, казаки, как было условлено, резко повернули лошадей назад. Охваченные азартом, горские храбрецы продолжили погоню. Но у рва, вырытого вокруг «гуляй-города», казаки по свисту единомоментно рассыпались на две стороны, а ханцев в упор подметил мощный залп ружей!
За происходящим на поле боя пристально наблюдали с обеих сторон. Но двух скачущих казаков, как будто отвильнувших от отряда, крымчаки заметили запоздало. Тотчас наперерез им бросились лучники. Стрелы прочертили воздух плотным потоком. Плёткин бросил лошадь в сторону и, увернувшись, скрылся в глубине оврага. А напарник его, уронив повод, стал безжизненно заваливаться набок…
Платов еще раз обошел, проверяя, этот четырехугольный участок затравевшей целины, огороженной земляным валом, фурами, телегами с кулями зерна и муки. Подседланные лошади держались в укрытии, со стороны берега. Полки с раннего утра находились на позициях и были готовы к бою. Ружейники, как и положено, рассредоточились впереди, рядом с ними стрелки из пистолетов. Ящики с пулями и порохом тщательно проверены и хранятся поблизости. Артиллеристы позади. Единорог их грозно устремлен на подступающее полчище…
Донцы ждали напутствия командира.
– Братцы мои дорогие! – громко обратился Платов к односумам, сдернувшим папахи и поднявшимся в полной рост. – Покажем крымскому хану и туркам, кто мы есть такие, донские казаки! Не пустим их на нашу родную землю, на Дон христианский! Знайте и помните, что деремся в честном
Ремезов ощутил, как повлажнели глаза. Волнительно было на душе и как-то жутко. И весь окружающий мир как будто предстал в новом свете, с небывалой остротой ощутил он радость существования на земле, то, что встает солнце, и цветут деревья, и сладкоголосо выщелкивают пичуги по зарослям терновника, и где-то на родном Дону ждет его красавица девушка. И вспомнилось, что он так молод, и только начал жизненный путь. Но в ожидании боя душа исподволь выстудилась…
«Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы благоверным людям на сопротивления дарую, и Твое сохраняя крестом Твоим жительство», – торопливо прочел про себя молитву Леонтий, прося у Бога помощи однополчанам.
Когда неисчислимое вражье полчище, взвив стяги и разноцветные ритуальные флажки, всколыхнулось и двинулось на «казачий городок» с укрытием, называемым ретраншементом [28] , стрелки на часах показывали ровно восемь утра…
13
Ударил, загрохотал большой турецкий барабан.
Замерла степь и сердца казаков, точно загремел гром среди ясного апрельского неба. А гром на голые деревья, по верной примете, – к беде.
28
Ретраншемент – укрепление позади главной позиции.
Леонтий командовал своей полусотней, получив приказ держать оборону с левого фланга, в прибрежной полосе. Рядом был урядник Рящин, его казаки: чубатый Корнилов, верткий, как юла, Сидорин, крепкоплечий Яловой, здоровила Михайлов, весельчак и забурдыка, рыжечубый Пахарин, строгий богомол Белощекин, отчаюга с голубыми глазами Санька Акимов. Все служили не первый год, грелись у одного костра и понимали друг друга с полуслова. Леонтий, окончивший церковную школу, прослуживший год в атаманской канцелярии писарем, в детстве не раз дрался с непоседой Мотькой Платовым, старшинским сынком. И когда попал в полк Колпакова, не ведал, что вскоре новым командиром станет тот самый черкасский сорвиголова. Платов, паче чаяния, после боев с турками, увидев, как рубился давний знакомец, произвел его в урядники, а вскоре и в сотники. Видимо, полагал Матвей Иванович, что первое качество командира – смелость. И, как время показало, в Ремезове не ошибся…
По команде калги, спешившись, первыми выстроились роты янычар, те, что из Туретчины приплыли с Девлет-Гиреем. Штурмовать казачий бастион вместе с османами вызвался горский бей и едичкульский мурза. Строй атакующих сразу удвоился. Были среди них и стрелки-ружейники, и лучники, и сабельники. Но калга предупредил, чтобы все имели кинжалы, ибо рукопашной с казаками не избежать.
Платов неотрывно смотрел в подзорную трубу, отмечая про себя, как вооружены крымчаки. Ларионов был в конце ретраншемента, подбадривал казаков, готовящихся к обороне.