Державы верные сыны
Шрифт:
В дальней беседке, увитой виноградными лозами, никого не оказалось. Фонари, горевшие вдоль дорожки, не позволяли кому-то подслушать их разговор.
– Уже тем, что не побоялся приехать во дворец, ты, Девлет, завоевал уважение тысяч людей. Только таким бесстрашным и должен быть хан… Но я буду с тобой говорить открыто… Сагиб-Гирей, подписавший договор с русскими, который отрывает от Порты и дает нам мнимую независимость, чужд народу. До войны с Россией мы жили, как хотели. Дань и налоги, выплачиваемые Стамбулу, не были столь обременительны, чтобы мы преклонились России. Русской императрице нужна земля наших предков и доступ к морю. Посулами она переманивает на свою сторону малоумных людей из татарских родов, вероломных ногайцев.
– Это не совсем так, достоуважаемый Джелал-бей, – возразил собеседник, молча и напряженно слушавший знаменитого крымского улема. – Мне известно, что русские пытаются начать новые переговоры. Их обе армии, и у границ наших, и на Дунае, пополняются рекрутами. После полугодового затишья Россия готовится к боевым действиям.
– Я знаю об этом от турецкого посланника. Но ведаешь ли главную и самую важную для нас новость? Россия снимет претензии на «гарантии» нашего суверенитета, на мореходство своих военных судов и на передачу Керчи и Еникале, если султан отдаст им крепостишки Очаков и Кинбурн…
– Нет, я этого еще не знаю! – не сдержавшись, радостно воскликнул Девлет-Гирей. – Русские согласны отступиться от Крыма?
– Если мы поднимем против кафиров [38] восстание, они станут сговорчивей. Мы терпим на нашей земле и русские войска, и части султана. Пора, мой дорогой, разжечь пожар! Во славу рода Гиреев и Крымского ханства!
– Мне необходимо обдумать сказанное вами, – уклончиво ответил Девлет-Гирей. – Я приму решение после встречи с Сагибом.
38
Кафир (араб.) – неверный.
– Многие члены Дивана разделяют мою точку зрения, – заверил старейшина, первым поднимаясь со скамьи. – Во главе с тобой, владельцем султанского фирмана, мы должны вернуть былое величие и мощь нашему ханству!
Они разошлись, обнадеженные друг другом.
Девлет-Гирей оставил сад, с клумбами роз, особо пышно цветущих в эти летние дни, от аромата которых необоримо будоражило душу, и по привычке повернул к гаремному корпусу. Его высокие венецианские окна были закрыты декоративными ставнями, мушараби, но сквозь щели просачивался мягкий внутренний свет.
Охранник узнал ханского родственника и, преклонив голову, отступил от входа на лестницу. Девлет-Гирей поднялся, прислушиваясь, как нежно и жалобно звенят струны сааза, и мимолетно вспомнил о юной Зареме, прелестной караимке. Другие, не менее красивые девы жили теперь в ханском дворце…
Хазнедар-уста, хозяйка в этом гаремном корпусе, по имени Эсма, дама важная и расторопная, растерялась, увидев гостя. Давно уж не бывал он, любимец младых красоток, в благовонной тиши сераля.
В первой комнате, в буфетной, восседали на коврах несколько придворных чиновников и возле них, подавая пиалы с чаем и кофием, хлопотали девушки. Очевидно, они были не из числа наложниц, принадлежащих здешнему хану. Посетители гарема безукоснительно соблюдали ранжир.
Девлет-Гирей, сопровождаемый Эсмой, прошел в боковую, всегда им занимаемую комнату. Евнух, круглолицый, широкозадый араб, зажег свечи и принес кумган [39] с ключевой водой. Гость потребовал вина и баранины. В ожидании наперсницы, которую готовила для него хазнедар-уста, Девлет-Гирей осмотрел расписной
39
Кумган – сосуд в виде кувшина для омовения.
Он не стал спрашивать имени молоденькой наложницы, смуглой, упругой, очень искусной в любовной науке. Ночь то кружила в бешеной страсти, то замирала. Когда же одалиска обессилела, он отпустил ее и потребовал, чтобы пришла другая…
Он спал недолго, но так крепко, что вскочил бодрым и отдохнувшим, услышав утренний призыв муэдзина. Занималась ранняя заря. Малая мечеть была рядом. Девлет-Гирей миновал лестницу, еще одну комнату и Летнюю беседку, с журчащим посередине ее фонтанчиком. И замедлил шаги, увидев впереди себя Сагиб-Гирея в парчовом халате и красном колпаке от тюрбана. Обнаружив постороннего в ханской свите человека, охранники тотчас преградили Девлет-Гирею дорогу.
– Только приглашенные особы имеют право войти сюда, – почтительно предупредил старший среди них, турок-янычар. – Большая мечеть свободна для всех. Нет бога кроме Аллаха!
Девлет-Гирей подчинился. И, смиривши гнев, стоя на тонком потертом намазлыке [40] , он просил Всевышнего помочь в стремлении возродить величие ханства и устоять перед врагами. Что ж, надо вынести и это испытание – пренебрежительное отношение двоюродного брата, ибо Коран учит мудрому терпению и милости к неразумным…
40
Намазлык (тюрск.) – молельный коврик.
Он вышел из мечети в толпе придворных, слыша и приветливые слова, и недоброе шушуканье за спиной. Бешлы тесно обступали его с трех сторон, опасаясь нападения. Но Девлет-Гирей обрел твердость духа, и был готов к разговору с кем угодно!
Слева, в западной стороне, озаряло восходящее солнце ущелье Марьям-Дере и плато скалистой горы, на вершине которой находилась иудейская крепость Чуфут-Кале. Из густого леса, заступившего скаты ущелья, тянуло свежестью молодой листвы, трав и цветущих полян. За целую версту слышался хор птиц. «Я здесь точно в тюрьме, – с усмешкой подумал Девлет-Гирей, глядя в синеватую глубину ущелья, слегка тронутую туманцем. – Хорошо там! Я давно не был…»
Спустя полчаса, когда дорога устремилась на подъем, он поравнялся с небольшой белостенной церковью, увенчанной крестами на куполах. Ее молельное помещение находилось в пещере, вырубанной в скале. В этот Свято-Успенский монастырь Девлет-Гирей не раз приходил в детстве. С любопытством осматривал православные иконы и церковную утварь. И теперь, охваченный смутным волнением, он приказал телохранителям подождать.
Монахи, узколицые, худые отшельники в черных рясах, с неровными, давно не стрижеными бородами, стояли у дверей храма. Вероятно, недавно окончилось богослужение. На поднимающегося по каменной лестнице статного татарина, вооруженного кинжалом и двумя пистолетами за поясом, они взирали сверху с нескрываемым беспокойством. Кто-то из них поспешил оповестить настоятеля. И он, древний старик с приятным лицом и запавшими, слезящимися от долгого пребывания в полумраке глазами, вышел на тесную паперть в ту минуту, когда ступил на нее и татарский воин. Они внимательно посмотрели друг на друга, – красивый молодой мужчина и согбенный русский священник, опирающийся на посох.