Держи меня крепче
Шрифт:
– А у юношей? – хитро прищурил глаз ректор, правильно расслышав последнюю, самую «важную» часть пламенной речи студента.
– А у нас просто два вопроса. Вы же понимаете – это ради науки. Вот если бы была преподаватель женщина… Думаю, она бы не отказала в этой чести, чтобы продвинуть науку на еще один шаг вперед!
Все сидящие в аудитории студенты стали активно кивать головами, как китайские болванчики. Еще бы им не кивать – на самом деле билет содержал по четыре вопроса.
– Как-то оно все звучит
– Лев Семёнович, – укоризненно воскликнул философ, включившись в затею с «экспериментом», – вы, как умный человек, – на эту фразу Лев Семенович кивнул, выражая полное согласие, – должны понимать, что мы, научные рабы. Ничего для себя – все ради открытий и будущего благолепия.
Ректор снова кивнул, скорее по инерции, а затем резко вскинул глаза на преподавателя.
– А что же тогда от вас студенты бегают, Анатолий Максимович?
– То есть? – сделав вид, что не понял, он выпучил глаза.
– Что есть, то и говорю! – припечатал Лев Семенович. – Сам видел, как выбегала, растрепанная, испуганная… Что вы на это скажете?
– А она просто экзамен провалила, вот и расстроилась. Я же не могу оценками направо и налево раскидываться. В нашем учреждении так не принято, – назидательно вынес вердикт по моей якобы совершеннейшей тупости философ.
Лев Семёнович снова принялся кивать, а затем со словами, что не будет мешать процессу, побрел прочь из аудитории.
Анатолий Максимович, вздохнул облегченно и направился к своему столу, дабы привести себя в чувство, а в это время Сережа собрал зачетки присутствующих студентов и сунул ему на подпись. Объяснять что-либо было излишним – а как же, иначе ведь с работой попрощаться несложно. Так что, в порыве благодарности, он нарисовал в каждой зачетке «отлично», зато отыгрался на следующей партии студентов, среди которых получить хотя бы тройку было чуть ли не мечтой.
Какого же было мое удивление, когда я, сгорая от стыда, пряталась в комнате в общаге, а пришедшая после экзамена Леська вручила мне мою зачетку с оценкой. Да еще и отличной. Я язык проглотила, но моя подруга этим не страдала.
– Ты даже не представляешь, что было дальше, – воскликнула она.
Лично мне даже слушать не хотелось, что там было дальше, но разве ее заткнешь. Даже если изловчиться и засунуть ей в рот кляп, думаю, она его проглотит и не подавится нисколечки. То, что мое неизменное чувство юмора меня не покинуло, было хорошим знаком, вот все остальное напрягало.
– Мне так стыдно, ты даже не представляешь! – я готова была разреветься.
– Подумаешь! Да тебе все зрители, благодарные, между прочим, прямо сейчас в порыве чувств хотят памятник воздвигнуть, – пыталась развеять мои страхи Леська, при этом она вцепилась мне в плечи и немного
Не скажу, что я слабачка, но, по сравнению с ней, рослой и посещающей спортзал чуть ли не каждый день, именно таковой я, наверное, и выглядела. Ощущение моей ничтожности стало заполнять меня. Видимо, и взгляд стал потухать, поэтому подруга повторно встряхнула мое тельце. Вот, привязалась.
Я скорчила рожу, которая при наличии слез могла бы выглядеть жалобной, но я не плачу. Вообще. Никогда. Даже сама с собой. Единственное железное правило, приколоченное в моем мозгу алмазными гвоздиками. Дело не в том, что я его придерживалась целенаправленно, с этим, то есть с целями, у меня вообще не сложилось как-то. Просто я не могла выудить из своей безжалостной душонки ни одной слезинки. Когда-то я действительно запрещала себе плакать, а теперь, когда этого хотелось, когда было необходимо облегчить душу и все, что в ней скопилось, я элементарно не могла этого делать. Поэтому приходилось просто отвлекаться от самобичевания на вещи более приземленные.
Вот и сейчас я собрала всю скопившуюся за утро стыдобу, скатала в трубочку и сожгла. Пепел – все, что осталось. Это было легко? Нет. Совсем нет. Ни капли. Но я вышколила себя, как бы нереально это не звучало. Да, я буду переживать. Когда-нибудь, надеюсь, что в старости. Как раз то время, когда необходимо вспоминать ошибки и горевать. А сейчас молодость – ошибки надо делать! Лучше, конечно, не делать, правда, никто от них не застрахован. А в тот момент, я забыла, какую злую шутку сыграло со мной мое подсознание. Выдернув себя из самобичевания, я вспомнила о зачётке.
– Прикинь, – начала свою речь подруга и поведала мне о приходе ректора, а я, в свою очередь, безудержно хохотала. – А потом Иванов собрал зачетки и сунул ему под нос, вот и твоя затесалась, а он на фамилии не смотрел. Ха! Он даже пререкаться не стал. Ты представляешь? Чтобы философ так поступил, я и представить не могла, что нужно будет его поцеловать при всех, а для начала заставить раздеться!
Она сдвинула красивые брови в вопросительном жесте, мол, давай, колись, что на тебя нашло. Молчать я не стала – теперь она хохотала надо мной. Ну, и я вместе с ней. Вот такая лошадиная доза позитива прямо с утречка.
В продолжение дня, разумеется, об этом «незначительном» (о, как же я молилась, чтобы он оказался таковым) инциденте знал уже весь университет, каждый студент считал священным долгом постучаться в нашу общую с Леськой комнату и попросить соли, сахару, хлеба и всего остального, что только в голову могло прийти, дабы хоть мельком глянуть на меня, вспомнить, как выглядит новоявленная возмутительница общественного порядка, смутившая душку-философа, а при удачном стечении обстоятельств – отмочить шуточку в мой адрес.