Держи меня крепче
Шрифт:
Я снова активировала жалобный взгляд.
Блин, я даже разжалобить человека не могу…
– А я… я…
– Ты хочешь в ту… то есть дамскую комнату? – почему-то решил он.
Я же изображала жалобный вид, а не измученный несварением желудка! Как такое можно не заметить? Фиговая из меня актриса… Но идея мне понравилась, так что я часто-часто закивала головой:
– Ага.
– Тогда тебе надо… – он хотел объяснить мне куда идти, но я не нуждалась в объяснениях.
– Я знаю куда идти.
– Но…
– Я в этой школе десять лет училась, – вставила я весьма довольная собой.
– Правда?
– Правда.
–
– Серьезно? Я тебя не помню.
– Да я сам себя в те годы не помню, – он грустно улыбнулся.
– Амнезия? – я предположила единственное, что пришло в мою голову.
– Нет, – усмехнулся он. – Просто о некоторых вещах вспоминать не хочется.
– Если тебе захочется поговорить…
– То я всегда могу обратиться к тебе. Окей, я понял, – перебил он меня немного некультурно, но ему это прощается.
– Хорошо, – я чувствовала себя неловко от того, что практически пытаюсь выпытать у него какие-то тайны, так что поспешила ретироваться. – Я тогда пойду в ту… то есть дамскую комнату.
– Погоди, там…
– Я знаю что и где! – теперь перебила его я.
Еще чего не хватало – дорогу к белому другу мне указывать. И пусть мне не по нужде туда надо, а просто спрятаться и по возможности сбежать, но ведь именно из-за этого Олли и станет помехой. Как я сбегу, если он будет стоять за дверью? В окно что ли лезть? Раньше на окнах стояли решетки, вряд ли их с тех пор сняли.
Я быстро поскакала в сторону первого попавшегося мне женского туалета, но там было закрыто. На двух следующих этажах тоже было закрыто. Так вот о чем пытался предупредить меня Оливер. Наверное, надо было попросить охранника дать ключ. А еще, наверное, они там сейчас вдвоем стоят и угорают надо мной, ждут, когда я приду за ключом. Фиг вам. Не приду. Есть ведь еще и младший блок, так что я пошла исследовать на наличие открытых туалетов и его. Но вновь с третьего по первый этаж все они оказались закрытыми… кроме мужского на том же первом этаже. Немного поломавшись, я все же вошла. И только потом вспомнила, что мне и в туалет не надо было. Это же была отмазка… А я так заинтересовалась поисками, что вломилась в мужской. А теперь грех не сходить, потому что за дверью послышались приближающиеся шаги. Это Олли, он меня выследил. Так что я спряталась в кабинке, миновав череду писуаров. Я еще ни разу не забредала в мужской туалет.
Кто-то, шаркая ногами, зашел и, с шумом выдохнув, отправился искать пустую кабинку. Я же притаилась, усиленно пытаясь не дышать и не выступать ни с какими резкими неожиданными звуками. Мой нос почти упирался в стенку, которая, как это и бывает в местах общественного пользования, была исписана разными фразами, ругательствами, обзывательствами по типу «Иван Петрович – мудак» или «Светлана Игоревна – жирная корова», рядом с именами красовались не менее впечатляющие рисунки-карикатуры. Кто такие Иван Петрович и Светлана Игоревна я прекрасно знала. А еще знала то, что каждый раз в конце учебного года директор Иван Петрович под предводительством завуча Светланы Игоревны делали рейды по туалетам и заставляли учащихся оттирать «деяния своего вандализма». Значит, ничего в отношении их не изменилось, эти двое все также являются самыми противными крысами школы.
Но меня больше заинтересовала другая надпись, которая гласила: «Танечка, я тебя люблю. Твой Миша». Ниже было написано
Долго на эту раздумывать не пришлось, потому мое внимание было отвлечено еще одной присутствующей на стене весьма интересной табличкой, знаменуемой:
«Лучшая задница:
Кристка С. – 2
Сонька М. Саннетт – *стёрто*
Камилла – 0
Ленка М. – 5»
Да, я осознаю, что это не обо мне. Надписи же каждый год обновляются. Даже если бы и нет, кто бы додумался мне пять поставить? Но, не читая дальше остальных имен и их оценок, я позволила себе немного порадоваться и сжала правую руку в кулачок с сорвавшимся с губ: «Йес!« И именно в этот момент дверь в мою кабинку распахнулась, явив моему взору очень недовольную удивленную гримасу со смесью отвращения и ноткой обреченности. Но человек быстро взял себя в руки и, проследив за мои пальцем, уткнувшимся в надпись с порадовавшей меня оценкой, посчитал своим долгом обломать меня:
– Не обольщайся, это десятибалльная шкала.
Если бы я не видела его лица, то по одному голосу бы поняла, кто тут умничает.
А если бы он вдруг каким-нибудь чудесным образом сменил голос (пропил, например, или прокурил, что было бы вполне вероятно и совсем неудивительно), то топорные интонации в любом случае не оставили бы мне повода сомневаться в том, кто передо мной стоит и морщит лоб.
Кто бы сомневался, что этот человек может говорить гадости… Я бы такого юмориста в тот же миг на гневный костер инквизиции сослала. Нет, в лексиконе Артема Охренчика нет добрых слов и комплиментов. Откуда им там взяться? Ведь это же совсем не круто говорить людям приятное. Гораздо прикольнее портить настроение окружающим и всячески гадить свеженьким пометом на лбы добропорядочных граждан, взмыв в него щегольским голубем. Угораздило же меня с подобным типом связаться!
Я неуверенно помахала ему кистью, в глубине души, в самой-самой дальней ее задворки, надеясь, что это лишь мое больное воображение.
– Ты меня преследуешь, да? – несколько обреченно скосил на меня взгляд глаз-ледышек Шер, оборвав надежды и вызвав небольшую бурю эмоций.
– Я? Ты с дуба рухнул что ли? Помнится в прошлый раз, это ты меня вызванивал целый день! – в порыве своей правоты я чуть не угодила ногой в унитаз, позорно рухнув, но в последний момент меня спасла чудо-реакция выделенного мне государством в лице милосердного мэра города личного супермена.
– Допустим, – хмыкнул он. – Но что за выражение? С дуба рухнул, – пискляво передразнил он меня (а вот и нет, я не пищу, как полудохлая мышь!), вытащив из кабинки и поставив на гулкий кафель. – Ты с детсада, детка? Пора взрослеть, – он принялся тискать меня за щечки.
Фу, нравится же всем подряд надругаться над моими щеками. Самих бы их так помучали…
– Я не маленькая девочка, – отвернулась я от него в надежде, что это спасет меня.
– Тебе еще рано гулять одной, тем более так поздно, – продолжал издеваться Артем, цепляясь за мое плечо и разворачивая к себе лицом.