Держите ножки крестиком, или Русские байки английского акушера
Шрифт:
— Врач-практикант Цепов.
— Ааа… Почему не по форме, бль?
— Не выдали.
— Развели бардак на флоте, морские котики, бль!
Через десять минут я уже был облачен в «рабочее платье» — именно так называется матросская роба — широченные синие штаны, пилотку и черные ботинки.
После интенсивных консультаций со Степиным, пообещав ему комплект гражданской одежды для походов в самоволку, я принял решение эвакуировать девиц и студента Боровикова в судовой лазарет. Проснувшимся к тому времени обезвоженным посетителям моей каюты была объяснена тактическая ситуация и вся серьезность положения. Дамы отчаянно хотели писать, а Женя Боровиков — пива, котлетку по-киевски
Чтобы не вызвать подозрений, девиц и Женю по очереди на носилках, накрытых одеялом, перенесли в лазарет, который тут же закрыли на карантин по сальмонеллезу. Я сидел, пил воду и жевал аспирин в медсанчасти, когда стали поступать первые «раненые». «Учения ж, блядь!» — вспомнил я. Голова соображала с трудом…
Первым «раненым» оказался матрос-первогодок Мишин. Его якобы опалило пламенем. Я сказал ему ласково: «Мишин, пиздуй в лазарет и сиди там как мышь. Пикнешь — башку снесу! Понял?»
— Есть сидеть как мышь, тааишьвоенврач!
— И, кстати, Мишин, а че у тебя руки постоянно согнуты в локте?
— Не разгибаются тааишьвоенврач!
— Офигел, что ли? Тебе ж в госпиталь надо!
— Так они у меня с детства не разгибаются.
— А как же тебя на флот призвали-то?
— Я им говорил, что у меня руки не разгибаются, а они сказали: «Мы тебя на хороший пароход отправим»…
— !!!
Контуженого Мишина определили в бокс, чтоб он, не дай бог, не растрепал никому о том, что у нас в лазарете полным-полно голых баб. Дальше, к счастью, поступали только «легкораненые», а потом вообще пришел мичман Терновой с подозрением на гонорею. Узников лазарета тайно покормили макаронами по-флотски, а проныра Слава Степин даже где-то добыл девушкам мороженое.
После окончания учебного выхода в море, под покровом ночи девицы и студент Боровиков были эвакуированы с корабля, пока капитан-лейтенант Разумовский, дежурный по кораблю, строил вахтенного матроса, я незаметно провел их по трапу на берег. Женька хвастался, что ему, перед уходом, «на посошок», еще раз сделали минет, но я думаю — врет. Хотя я только сейчас понимаю, что от опаленного войной матроса Мишина можно было ожидать чего угодно…
С младшим офицерским составом мы очень быстро нашли общий язык. Ребята оказались хорошие, и медицинский спирт таял на глазах. По вечерам мы собирались в кают-компании пить «чай». Там я научился употреблять коктейль «Летучий голландец»: чистый спирт с яичным желтком на дне стакана. Очень пронзительно.
Самыми настоящими лейтенантами медслужбы Балтийского флота мы возвращались домой. «Задорный» стал за месяц очень родным, а печень, наоборот, была как неродная: все время болела, ныла и трусливо выкидывала белый флаг с синими полосками крест-накрест. «Задорному» предстоял переход морем в Североморск, а мне — субординатура по гинекологии на отделении доцента Яковлева.
Так закончилась моя военно-гинекологическая практика.
Как принять роды у капитана Боинга
Женщины героических профессий — моя слабость, а также сфера пристального изучения и искреннего восхищения. Что заставляет двадцатилетнюю девушку пойти в королевские морские пехотинцы или в пожарницы? Что движет желанием женщины управлять многотонным грузовиком, паровозом или, скажем, трансатлантическим «Боингом-747»?
Несмотря на всю героичность и провозглашенную полную независимость от мужчин, такие тетеньки, что характерно, тоже беременеют и то и дело приходят к нам рожать детей. Тут-то часто и возникают трудности психологического плана. Нередко выходит, что сильной, независимой женщине, инструктору по боевому карате в Королевской морской
Видимо, дело тут в том, что женщины типично «мужских» профессий, привыкшие держать под полным контролем ситуацию, себя и, нередко, других людей, очень часто полностью теряют контроль и уверенность в себе во время родов, когда от них, в общем-то, мало что зависит, а на карту поставлено слишком много — их собственная жизнь и, главное, жизнь и здоровье их ребенка. Они, привыкшие принимать решения в сложных ситуациях сами, теперь вынуждены полностью, безоговорочно, на сто процентов доверять врачу — человеку, которого они зачастую видят впервые в жизни! А это — нелегко. Профессионально занимающиеся сложным десижн-мейкингом [9] и риск-менеджментом [10] меня поймут…
9
От английского decision making — принятие решения.
10
Risk management — управление рисками (англ.).
Кстати, знаете ли вы, что из мужей, присутствующих на родах, чаще всего падают в обморок, аки бледные курсистки, именно пожарные и морские пехотинцы?! Причина, скорее всего, та же. Но покончим со вступлением и перейдем непосредственно к повествованию!
В то утро выпало мне, реджистрару Королевского Девонширского госпиталя, делать плановые кесарева сечения — в утреннем распорядке их обычно три, — так чтобы закончить все к часу дня. Обычно перед операцией пациентка общается с хирургом, он рассказывает, что именно собирается делать на операции, какие при этом есть риски для жизни и здоровья и что обычно предпринимается, чтобы эти риски свести на нет. Захожу в палату, вижу пациентку. Дженни. Лицо белого цвета. Глаза полны ужаса. Руки трясутся. В общем, боится до смерти. Начинаем разговор, пытаюсь шутками-прибаутками ее как-то развеселить, успокоить и приободрить. Получается, но с трудом. И тут в мою голову закрадывается подозрение…
— Кем вы работаете, Дженни? — вкрадчиво так спрашиваю…
— Пилотом на «Бритиш Эйрвейз», «Боинги» вожу и аэробусы…
— Капитаном?
— Ага…
Оп-па! Тут все сразу стало понятно! Пообщались мы еще минут десять, согласие больной на операцию кое-как получено, но, чувствую, хоть и улыбается женщина наша пилот, ужас в глазах все-таки присутствует… Конечно! Это тебе не штурвалом рулить да автопилота включать, как бы свысока нисходя до пассажиров по громкой связи! Дескать, говорит капитан… всем расслабиться… я, хитрый профессионал, крут и спокоен… а вам сейчас бифштекс принесут и «Шато Моргон» в маленькой бутылочке…
Видела бы она ужас в моих глазах каждый раз при взлете и посадке! И это с учетом как минимум трехсот граммов коньяку, принятых на грудину заблаговременно! Страшно ж ведь! Кошмар! Сидишь как овощ, пристегнутый, благоухаешь, как безмозглый гладиолус, после массового опробывания духов в магазине дьюти-фри и при этом дико боишься умереть — сделать-то ничего уже нельзя…
Кто он, этот летчик?
Сколько он вчера выпил виски?