Дерзкая
Шрифт:
Валерий сделал все, что нужно было сделать. Все-таки он молодец! Вырвал меня из собачьей шкуры, теперь ч свободна.
"Мне жаль, что до этого дошло," -- отозвался вдруг Извеков.
"Спасибо тебе. Все это было бы совершенно ненужным потрясением для них..."
"Наплевать мне на них!" -- возразил Валерий и замолчал. Но я чувствовала его незримое присутствие. Он не порвал контакт, он вместе со мной следил за событиями.
Собака была неподвижна. Ее трепали, переворачивали, ерошили густую шерсть. Аниров помогал
– - Все-таки попробуем еще раз серебро, -- приказал Аниров.
– - Олег, дай твой медальон.
– - Идите вы все к черту, -- глухо отозвался Олег. Он опустился рядом с Зинченко, приподнял собачью голову.
– - Господи, -- вырвалось у Анирова. Глаза собаки съеживались, как резиновые шарики, выпускающие воздух через микроскопические дырочки. Через несколько секунд Зинченко с возгласом, в котором смешались удивление и ужас, поднял за волоски отслоившийся склизкий клочок шкуры. Труп собаки на глазах превратился в бесформенную кучу гниющей грязи, из которой торчали рыжие клочки шерсти.
– - Немедленно закопать, -- распорядился Аниров.
– Самойлов и Хромчук! Остальные по местам. Никакого обмена мнениями с другими постами!
Люди потянулись по своим делам. Зинченко, отойдя в сторону и присев на корточки, старательно вытирал руки о влажную траву. Олег ни на шаг не сдвинулся, глядя, как двое парней принимаются за рытье могилы.
Мысль о том, что это моя могила, моя собственная, привела меня в состояние, близкое к буйному веселью. Наверное, это была своеобразная истерика. Ну кто бы мог подумать, что яма, в которую сбросят мгновенно издохшего и сгнившего оборотня, на самом деле -- моя могила?!
Хотя, я ошибалась, считая, что никто не мог такое подумать. По лицу Олега было видно, что он думает именно об этом. Но радость и облегчение, наступившие после моей окончательной смерти, навеяли мне такую эйфорию, что я даже не могла сразу оценить, в каком состоянии мои друзья. Пока я только знала, что предотвратила дальнейшее развитие событий, которые не имели права происходить.
Зинченко закончил вытираться и подошел к ребятам.
– - Чертовщина какая-то, -- проворчал он и кивнул на Олега.
– - А с Середой что еще опять случилось?
– - Сам не пойму. Он что-то увидел у этой собаки.
– - Он просто посмотрел ей в глаза, -- пожал плечами Зинченко.
– - В глаза? А что глаза?
– - переспросил Юра.
– - Ты разве не видел?
– - У этой не видел. Я просто знаю, что они человеческие. Но мне сзади не было их видно так, как вам...
– - Обычные глаза. Самые банальные. Темно-серые. С желтыми пятнышками вокруг зрачка... Орешин, что с тобой?!
– - Ничего, -- Юра, лица которого я не видела, медленно побрел к Олегу.
Зинченко, заколебавшись, идти следом или нет, остался на месте. Вряд ли он что-нибудь понял, но он был достаточно чутким, чтобы оставить
– - Пойдем отсюда, Олежка, -- Юра тронул Олега за локоть. Я ожидала взрывной реакции, но Олег спокойно возразил:
– - Разве ты не понимаешь, что произошло?..
– - У многих сотен миллионов мужчин и женщин серые глаза.
– - это пустая отговорка, старик, -- Олег повернулся к Юре и взглянул ему в лицо.
– - Мне ли не знать ЭТИ глаза... И не говори, что я свихнулся. Я сейчас, как никогда, в своем уме.
– - И все же, ты МОГ ошибиться. Я ХОЧУ, чтобы ты ошибался.
– - Оборотни Извекова ходят стаей. А этот был здесь один и прятался, подслушивая нас...
– - Олежка, дружище, пожалуйста... Зачем ты?..
– - А затем, -- Олег стиснул плечи друга и, встряхнув его, четко и спокойно произнес: -- Ей было плохо, и она пришла к нам с тобой. А мы отловили ее и пытали своими руками. И убили. Понимаешь, что мы с тобой сделали?
Юра закрыл глаза. Было видно, как дрожат его челюсти, стиснутые в судорожном напряжении.
Единственное, чего мне хотелось в эту минуту: объяснить все ребятам, чтобы не мучались они бессмысленным сознанием вины. Тем более, что никто, кроме меня, не виноват в том, что они снова переживают такую муку. Но увы, я никак не могла это сделать.
Самойлов и Хромчук, молча копавшие в двух шагах от ребят, остановили работу и переглянулись, глядя на странную сцену. Затем один из них что-то шепнул другому и, воткнув в землю лопату, поспешно пошел к машине.
"Извеков!"
"Да? Тебе опять нужен подонок Извеков." -- горько отметил Валерий.
"Как мне теперь быть? Я не хочу больше этого видеть."
"Ты капризничаешь. Хочу, не хочу, могу, не могу. Я не бог. Я не могу воскресить Екатерину Орешину. Никто не просил тебя приходить сюда. Ты сама заставила их страдать, теперь некого винить в этом."
"Валерий! Не может быть, чтобы все так осталось!"
"Прости меня. Я очень зол. Но я не хочу больше удерживать тебя. Ты еще можешь быть счастливой. Ты даже не представляешь, куда ты сейчас попадешь... Это красивый спокойный мир, почти точная копия нашего мира. Все узнаваемо, все, что тебе дорого, снова будет с тобой. Даже больше, чем ты можешь себе пожелать..."
Неожиданно прорвавшийся у Валерия поток красноречия вызвал во мне отчаянный протест. О каком красивом мире и покое можно говорить, когда все так тяжело и отвратительно...
"О чем ты, Извеков? Предел моих мечтаний -- суметь когда-нибудь заплакать."
"Бедная девочка... Это так просто. Прости, что не сделал этого раньше..."
Переполнявшая меня лавина горя неожиданно ослабла. Я впервые после долгого мучительного перерыва поняла, что дышу. Глубокий медленный вдох вдруг прервался, и рыдания взорвали, наконец, накопившееся напряжение, и теплые слезы потекли по щекам.