Дерзость надежды. Мысли об возрождении американской мечты
Шрифт:
В конце концов, и это, пожалуй, наиболее неоднозначно, правительство помогло разработать общественный договор между бизнесом и рабочими Америки. В первые сто пятьдесят лет американской истории капитал сосредоточивался в основном в трестах и компаниях с ограниченной ответственностью, законодательство и руководство запрещало рабочим объединяться в союзы, которые сделали бы их более сильными. У рабочих почти не было защиты от тяжелых и бесчеловечных условий труда, не важно, в горячем цеху или на мясокомбинате. Американская культура не позволяла жалеть рабочих, доведенных до крайности периодическими вспышками так называемого «созидательного разрушения», — для достижения успеха нужно было больше трудиться, а не ждать помощи от государства. Ма-ло-мальские гарантии давал только ненадежный и скудный ручеек частной благотворительности.
Чтобы правительство устранило этот дисбаланс,
Принятие Рузвельтом этих законов стало логическим следствием кейнсианской теории, которая гласит, что единственное средство от экономической депрессии — увеличение чистого дохода американских рабочих. Но Рузвельт понимал еще, что капитализм в демократическом обществе требует согласия всего населения и что, наделяя рабочих большим куском экономического пирога, его реформы значительно уменьшат возможную привлекательность правительственного контроля и разного рода командных систем — фашистской ли, социалистической ли, коммунистической ли, которые как раз в то время набирали силы в Европе. Как он сказал в 1944 году, «диктатуры делаются из голодных и безработных».
Некоторое время казалось, что на этом все и закончится, что Рузвельт спасет капитализм от самого себя активной работой федерального правительства, которое делает вложения в людей и инфраструктуру, регулирует рынок и защищает труд от хронического ухудшения условий. И действительно, в последующую четверть века и при республиканских, и при демократических администрациях эта модель государства всеобщего благосостояния по-американски имела самую широкую поддержку. Некоторые правые жаловались на наступление ползучего социализма, и были левые, которые считали, что Рузвельт не довел свои реформы до конца. Но гигантский рост доли массового производства в американской экономике, невероятный разрыв между промышленным потенциалом США и раздираемых войной стран Европы и Азии прекратили все словесные баталии. Не имея серьезных соперников, американские компании спокойно переносили высокие затраты на рабочую силу и регулирование на своих заказчиков. Полная занятость позволила объединенным в профсоюзы промышленным рабочим перейти в средний класс, содержать семью на одну заработную плату, пользоваться благами медицинских и пенсионных фондов. В этой обстановке растущих прибылей корпораций и повышения заработков политики почти не встретили сопротивления, когда увеличивали налоги и ужесточал регулирование в решении насущных проблем; при администрации Джонсона эту цель преследовала программа «Великого общества» — «Меди-кэр», «Медикэйд», страховка, а при Никсоне — Управление по охране окружающей среды и Управление охраны труда.
В этом триумфе либерализма было лишь одно уязвимое место — капитализм не стоял на месте. К семидесятым годам начал замедляться рост промышленного производства США, этот двигатель послевоенной экономики. ОПЕК уверенно становился на ноги, зарубежные нефтедобытчики захватывали все большую долю мировой экономики, и Америка стала страдать от перебоев с поставками энергоносителей. Американские компании получили конкурентов в лице азиатских компаний, поставлявших более дешевый продукт, а к восьмидесятым годам вал дешевого импорта — ткани, обувь, электроника и даже машины — начал захлестывать и внутренний рынок. Одновременно многонациональные корпорации, расположенные в США, начали выводить производство за границу — и для того, чтобы выйти на иностранные рынки, и для того, чтобы заполучить более дешевую рабочую силу.
В этой обстановке все более усиливающейся международной конкуренции перестала себя оправдывать старая формула работы корпораций со стабильной прибылью и неповоротливой системой управления. При меньших возможностях увеличения стоимости или изготовления дешевого товара корпоративные прибыли и доля рынка снизились,
Красноречивый Рейган любил преувеличивать расцвет государства всеобщего благосостояния за последние четверть века. В лучшие годы доля федерального бюджета в общем объеме экономики США значительно уступала аналогичному показателю в странах Западной Европы, даже если включить сюда гигантские суммы на развитие оборонной промышленности. Но все же та консервативная революция, которой помогал Рейган, имела множество сторонников потому, что главная мысль президента — о том, что либеральное государство всеобщего благосостояния получилось слишком самодовольным и чересчур бюрократизированным, о том, что политики-демократы кинулись делить экономический пирог, вместо того чтобы думать о том, как сделать его больше, — оказалась не столь уж далекой от истины. Слишком уж много менеджеров корпораций, надежно защищенных от конкуренции, перестали приносить прибыль, слишком уж много бюрократов в правительстве перестали интересоваться, не переплачивают ли их акционеры (то есть рядовые налогоплательщики) и их потребители (то есть пользователи правительственных услуг).
Далеко не каждая правительственная программа оказывалась столь эффективной, как от нее ожидали. С некоторыми функциями лучше справлялся частный сектор, так же как иногда рыночные меры приводят к тем же результатам, что и жесткое регулирование, причем с меньшими затратами и большей гибкостью. Высокие предельные ставки налога, которые действовали, когда Рейган пришел к власти, может быть, и не сдерживали стимулы к работе и инвестициям, но не в лучшую сторону влияли на решения инвесторов и в конечном счете привели к затратной экономике и появлению массы законных способов уменьшить суммы выплачиваемых налогов. И хотя система пособий определенно вытащила из нужды многих американцев, она же стала настоящей катастрофой для трудовой этики и стабильности семьи.
Рейган был вынужден договариваться с Конгрессом, где тогда в большинстве были демократы, и поэтому так и не осуществил свои далеко идущие планы по сокращению правительства. Но именно он радикально поменял условия политических дебатов. Протест среднего класса против налогов стал данностью общегосударственной политики и положил предел расширению правительственных структур. Для многих республиканцев невмешательство в деятельность рынка стало прямо-таки принципиальной позицией.
Конечно же, многие избиратели во времена экономических катаклизмов продолжали возлагать надежды на власть, и призыв Билла Клинтона к более активному вмешательству правительства в экономику помог ему пройти в Белый дом. После катастрофического провала его плана здравоохранения и выборов 1994 года в Конгресс, на которых выиграли республиканцы, Клинтон умерил свои амбиции, но сумел достичь некоторых целей, которые декларировал Рейган. Сказав «до свидания» эре большого правительства, Клинтон законодательно реформировал политику увеличения благосостояния, уменьшил налогообложение среднего класса и малоимущих рабочих, принял меры по уменьшению бюрократии и волокиты. И именно Клинтон довершил то, что так и не сделал Рейган, — он навел порядок в финансовой системе при одновременном уменьшении уровня бедности и скромном финансировании образования и профессионального обучения. К окончанию работы Клинтона казалось, что достигнуто некое равновесие — небольшое правительство, способное обеспечить социальные гарантии, которые первым ввел Франклин Делано Рузвельт.
Но капитализм не стоит на месте. Политические меры Рейгана и Клинтона стрясли жир с либерального «государства всеобщего благосостояния», но никак не могли изменить такие реалии, как международная конкуренция и технологическая революция. Рабочие места так и уплывают за границу — и не только в тяжелой промышленности, но и все больше в секторе обслуживания, как, например, компьютерное программирование. Бизнес продолжает бороться с высокими затратами на здравоохранение. Америка ввозит гораздо больше, чем вывозит, занимает гораздо больше, чем отдает.