Десант на Эльтиген
Шрифт:
Ранним утром 1 ноября катер причалил к пристани Кроткова. У пирса стояла машина. "Скорее, командующий ожидает". Мы с Копыловым втиснулись на сиденья и вскоре были в Тамани.
Командующий фронтом принял нас спокойно. Будучи чутким и опытным руководителем, И. Е. Петров понимал наше состояние. Я попросил сообщить, что происходит на том берегу.
— Под утро Бершанская доложила, что ее летчицы видели десантников, которые успешно вели бой в Эльтигене. Затем один ваш отряд сам установил с Таманью радиосвязь. Постойте, запамятовал фамилию
— Не Ковешников ли? — вырвалось у меня.
— Точно, он. Хорошо его знаете?
— Еще бы!
— Крепкий офицер?
— Он сделает все, что в человеческих силах.
— Ну тогда нам еще повезло.
Оказалось, что из трех штабных групп только одна была высажена на берег. Не высадился ночью никто из командиров полков. Воюющие на крымском берегу подразделения до сих пор не имеют общего руководства боем. Я спросил, о чем радирует Ковешников. Командующий ответил:
— Он только требует: "Давай огня, давай огня!" Отбивает танковую атаку… Ну пойдемте посоветуемся. Маршал уже давно ждет.
Идя за командующим фронтом, я напряженно думал о том, что же происходит в эти часы на эльтигенском плацдарме. Раз там Ковешников, значит, по меньшей мере, высадился батальон капитана Жукова — а это все опытные десантники! — и морская пехота, шедшая в одном отряде с ним. Как они воюют? Какие встретили трудности? В общих чертах было ясно: мелкие группы десантников, выбросившись на берег, впивались в немецкую оборону. Роты, взводы, а то и отделения дрались разобщенно. Они и были подготовлены к самостоятельным, инициативным действиям, исходя из природы десантного боя. Пока что на плацдарме имелась одна крупная ячейка управления под руководством начальника штаба полка Ковешникова. Сумел ли он сделать хотя бы первые шаги для сплочения людей, ведущих героический штурм укреплений врага?.. А какими он располагает силами?
Маршал смотрел на карту, разложенную на столе. Рядом с ним стоял командующий 18-й армией Леселидзе. На крымском берегу, чуть южнее Камыш-Бурунского мыса, был заштрихован небольшой пятачок.
Передовые отряды 318-й дивизии зацепились за эльтигенский плацдарм. Уже несколько часов они ведут тяжелый бой.
— Как люди? — спросил Тимошенко, когда мы с Петровым вошли в кабинет. — Выдержат до темноты?
— Уверен, что удержатся до вечера, товарищ маршал.
Высаживаться на плацдарм теперь было легче: береговая оборона противника сломлена. Но днем о высадке нечего было и думать. Флотилия из сотни судов днем через пролив не пройдет. Побьют с самолетов.
"Сотня судов не пройдет, а одно, может, проскочит, — подумал я. — Всю дивизию перевезти ночью, а управление — сейчас, днем". Я попросил разрешения посадить на мотобот командование дивизии и полков и перебросить на плацдарм. И. Е. Петров ответил, что это рискованно. Один снаряд — и всех командиров к рыбам. Маршал сказал, что действительно рискованно, но, пожалуй, другого выхода нет. Так и было решено.
В Таманском порту мы погрузились на большой плоскодонный бот и во второй половине
Офицеры сидели и поглядывали на ясное небо. Плыть днем на беззащитном боте было безусловно опасно. Но что поделаешь, война ни с чем не считается. Настроение у большинства было неважное. В такие минуты всегда находятся люди, умеющие ободрить товарищей. Дивизионный инженер Модин пел, шутил, рассказывал анекдоты. Однако я видел, что овладеть настроением людей ему не удается. Тогда он придумал другое:
— Мина справа!..
Все вскочили. Модин, улыбаясь, сказал:
— Ошибся, это дохлый дельфин.
Лица у всех просияли.
Полковник Ивакин, взглянув на офицеров улыбающимися глазами, сказал:
— Доведет нас инженер до инфаркта!.. А ну за борт его!
— С пустым желудком не страшно, Василий Николаевич. Легко будет плавать.
Блбулян слушал, улыбался, но мысли его были далеко. За эту ночь у него прибавилось седины. Из полка на плацдарме сейчас дрался батальон капитана Киреева. Я плохо знал этого офицера, а Блбулян отрекомендовал его так: "Горяч. Лопату не любит". И, помолчав, добавил: "С немцами шутить нельзя, они умеют долбить".
Наш мотобот резал и резал носом волны. Уже ясно вырисовывался окутанный дымом крымский берег.
Начальник штаба дивизии Бушин сидел с опущенной головой.
— О чем думаете, Павел Фомич? — спросил его Копылов.
Пробираясь к Ивакину, я прислушался к их разговору.
— Целый месяц планировали, рассчитали до мелочей, а что вышло?
— Жизнь корректирует любой план, Павел Фомич. Особенно на войне.
— Но война имеет свои законы, которые не следует нарушать. Полезли к черту в глотку… Разве моряки не знали, что будет шторм? Знали. Докладывали? Докладывали. Ставка ведь тоже знала…
— Видимо, общие интересы требовали, — успокаивал его Копылов, но Бушин продолжал ворчать:
— Наблюдал я ночью, что делалось. Вы и сами видели. А мы воздействовать ничем не могли. Даже моторной лодки для комдива не нашлось…
Мне нужно было поговорить с Ивакиным. После гибели полковника Ширяева юг плацдарма оказался без руководства.
— Василий Николаевич, — сказал я Ивакину, — придется тебе принимать тридцать первый полк. Больше некому.
— Слушаюсь, товарищ комдив! Зайцева можно с собой взять?
— Бери… Чует мое сердце, что будет у нас возня с левым флангом. Бери Зайцева, мы как-нибудь управимся, а вам работенки много будет, уж очень там у немцев подступы к Эльтигену выгодные.
Ивакин шевелил губами, но слов не было слышно: противник открыл артиллерийский огонь. Снаряды рвались вокруг мотобота. Снова, как ночью, вокруг поднимались столбы воды и обдавали нас брызгами. Старшина бота ускорил ход.
— Воздух!..
Вот уж совершенно бесполезная команда на воде. Нырять-то не будешь! В небе плыла шестерка «юнкерсов».