Десант на Меркурий
Шрифт:
— Знаешь, Михаил, кто ты? Думаешь, скептик? Межпланетный Печорин? Ничего подобного. Ты примитивный мистик, как тот школьник, который твердит перед экзаменом “провалюсь, провалюсь” в надежде, что судьба любит поступать наперекор.
Молчание. Шумерин смотрит в обзор. Оттуда глядит надоевший рисунок созвездий. Очень красноречивое молчание. Капитан теребит тумблер бортовой системы климата.
— Андрей, у нас, по-моему, ещё масса дел, — наконец проговорил он. Вежливый подтекст: “Я занят, ты мне мешаешь”.
“Все в
Меркурий уже напоминал о себе. Органы чувств корабля ощущали его близость. Поверхность планеты облизывали импульсы радаров; разглядывали глаза телескопов — пристально, километр за километром; пальцы дистанционных анализаторов, управляя бомбозондами, шарили в атмосфере. Ничего этого люди не видели и не слышали: все представало перед ними в препарированном, дистиллированном образе цифр, знаков, электронных символов. Впрочем, люди могли любоваться серебристым, слегка отуманенным серпиком планеты. Или следить за ускоренным бегом цифр и знаков, чтобы поправить корабль, если нужно. Но этого заведомо не требовалось.
Когда до поверхности осталось совсем немного, включилось ещё одно реле, ибо пришло время напомнить людям, чтобы они сделали то-то и то-то. Зажглись табло, прозвучал сигнал, и кресла пришли в движение, занимая противоперегрузочное положение. Все захлопотали.
Послышалось гудение, оно охватило весь корабль — заработала тормозная установка. Огромный корабль первого класса “Александр Невский” валился вниз: туда, где был невидимый Меркурий. Но как идёт первая посадка на чужую планету, люди могли видеть лишь в зеркале осциллографов, в электронных рисунках кривых на нем.
— Чёртов зуб… — вовремя вспомнил Полынов.
Перегрузка росла. Вопреки этому, вопреки растущей тяжести они ощущали падение, от которого холодело в груди. Они падали из космоса, из пустоты, и она казалась теперь самой надёжной опорой. Пустота уходила из-под ног, пустота разваливалась, крошилась; сжавшееся тело невольно ждало удара.
Он не замедлил последовать.
Конечно, смешно было назвать это ударом: просто толчок. Как при внезапной остановке лифта. Но его слишком ждали, и он больно ударил по нервам.
Спинки кресел приподнялись и посадили их. Шумерин вытер пот.
“Пожалуй, мы так избалуемся, — подумал Полынов. — Летели, летели, томились; сели в кресла, поволновались чуть-чуть; толчок — здрасьте! — Меркурий! Пассажиры могут выйти…,”
Но выйти они пока не могли. Нельзя было открыть люк, покуда автоматы не проведут разведку по “форме № 7”. Замеры радиации, напряжённость полей, пробы на присутствие вирусов, невесть что ещё, пулемётные очереди цифр и символов в окошке анализатора, прежде чем загорится зелёный огонёк и электронный мозг голосом хорошенькой стюардессы объявит: “Выход разрешён. Необходим
Они стояли друг против друга, смущённо улыбаясь и решительно не зная, как держать себя в такую минуту. Хорошо, Бааде умудрился выключить киноаппарат, который автоматически срабатывает при посадке и запечатлевает для истории их лица…
— Включите-ка звукопеленгатор, — нашёлся Полынов.
Шумерин пожал плечами (какой может быть звук в столь разреженной атмосфере?), но просьбу выполнил.
Звук, однако, был. Космонавты переглянулись. Первый услышанный ими на Меркурии звук донельзя напоминал что-то.
— Похоже на шуршание сухих листьев, — определил Полынов.
— Вот-вот, — не удержался Шумерин. — Летели на край света послушать шелест осенних листьев.
— Согласись, однако, что мы не ожидали этого. Неужели ветер?
— Скоро узнаем.
Когда ждёшь, время обретает тяжесть, от которой болят плечи. Шумерин уже начал переминаться с ноги на ногу.
Наконец кибернетическая стюардесса смилостивилась. Она подтвердила, что человека за бортом не поджидает никакая опасность.
— Вы — первым, — почему-то переходя на “вы”, сказал капитану Полынов.
Он стоял у люка и смотрел, как Шумерин с отвычки медленно и неуклюже спускается вниз.
Психолог впервые высаживается на планету, где никто ещё не бывал. Сбывалась детские мечты, но тогда все представлялось, разумеется, не так. Как именно, помнилось плохо. Кажется, все выглядело лазоревым, сердце сжималось и ликовало от счастья, выше и лучше которого нет. Вероятно, так. Был ли он счастлив теперь? Полынов остерегался ответить: все слишком спокойно и буднично. Немного тревожно, как при взгляде с большой высоты. Но разочарования ни малейшего; может быть, так оно и выглядит — счастье большого свершения?
Шумерин встал на последнюю ступеньку. Ох, как он долго спускался! Оставался один только шаг, последний. Капитану, наконец, удалось принять достойный вид. Он выпрямился, скрестил на груди руки, взглядом измерил расстояние. У Полынова невольно защипало в горле: вот оно!
Почва выглядела необычно. Прежде всего нерезкой, словно запотели стекла шлема. Над гладким и серым, похожим на асфальт покровом возвышались как в тумане чёрные камни. Их удлиняли тени. И так — всюду. Чёрные камни в оправе асфальта.
Естественно, Шумерин прицелился ступить на ровную площадку. Немного поколебался. Высоко занёс ногу, откинул голову и шагнул, как на церемониальном марше.
И едва не упал, потому что нога ушла в “асфальт” по щиколотку. Взвилось облачко.
Бааде и Полынов, не выдержав, расхохотались, чуть более нервно, чем того требовали обстоятельства.
— Вот так штука! — присвистнул Шумерин. — Это же пыль!
Космонавты сбежали вниз. Да, капитан не ошибся: “асфальт” был густым слоем пыли, сухим туманом, закрывающим выемки почвы.