Десантники не сдаются
Шрифт:
Света кивнула.
– Теперь излагай, что тут произошло за мое отсутствие.
Света подрагивающими пальцами открыла блокнот и начала перечислять звонки, запросы, бумаги. Все-таки Алла выдрессировала ее прилично – секретарша докладывала четко, ясно, по делу и достаточно сжато.
– Все? – выслушав ее, осведомилась начальница.
– Еще звонок был какой-то глупый. Не ко мне, а в бухгалтерию.
– Что за звонок.
– Звонил какой-то ненормальный. Сказал, что это медведь.
– Какой медведь? Белый? – хмыкнула Алла.
– Нет, не медведь... Медвежонок, о! И он сегодня сам появится
– Так и сказал, что я должна что-то отдать медвежонку?
– Да.
– Умереть и не жить, – хохотнула Алла. – Медвежонок...
Оставшись одна, она углубилась в документы. Но теперь не могла сосредоточиться на работе. В голову лезли посторонние мысли. Медвежонок... Леша Бруевич, кто же еще. Он зайдет за вещами. И обязательно об этом оповещать ее подчиненных, да еще не по прямому телефону, а через бухгалтерию? И называться кличкой? Бред какой-то!
«Я ему задам!» – без особой злости подумала она.
Закончив с бумагами, Алла уже без энтузиазма взгрела за нерадивость еще двоих подчиненных и отправилась домой. Настроение в целом было неплохое, однако звонок Бруевича не давал ей покоя. Что-то в этом было неправильное. Не в его стиле...
Во дворе она поставила свой новенький ярко-желтый, с вызывающей красной полосой «Фольксваген-жук» рядом с соседскими древними «Жигулями». Закрыла машину, поставила ее на сигнализацию. Кодовый замок на подъездной двери барахлил, послушался только с третьего раза. «Деньги дерут исправно, а с обслуживанием не спешат», – раздраженно подумала она.
Лифт в подъезде сталинского дома был просторный, медленный, двери открывались не автоматически. Сначала поверни тугую ручку, потом толкни решетчатую дверь. В общем, раритет.
Первый этаж... Второй... Ее раздражало, что лифт двигался неторопливо и скрипуче... Вообще, почему-то сейчас ее раздражало все. Тревога, только что легкой тенью лежащая на душе, усиливалась. Давление, что ли, атмосферное меняется? С позапрошлого года она начала ощущать эти чертовы перемены давления. Плохо. Тридцать три года – до старости далеко...
Восьмой этаж. Лифт подпрыгнул и осел – тяжело, как старый астматик.
Алла вышла из него, хлопнула раздраженно дверью и начала возиться с ключами... Наконец, открыла замок, кинула немного обеспокоенный взор на спускающегося сверху тощего субъекта. Сосед новый, что ли, из двадцатой квартиры? Туда недавно въехали новые жильцы, с которыми она еще не познакомилась. Наметанным женским взором моментально оценила его достоинства, которые стремились к нулю. Худой, одет плохо, в очках, да еще на ходу читает. Из тех шибзиков, кого и в гроб положат с книгой. Смотрите, не может оторваться...
Она презрительно посмотрела на очкарика. Звякнула ключами. Отперла мультилоковский замок. И толкнула тяжелую стальную дверь.
– Извините, – неожиданно произнес очкарик. – Вы не подскажете мне...
Он преодолел оставшиеся ступени.
– Чего надо? – осведомилась Алла, оборачиваясь и замирая на пороге.
– Да тут... – начал мямлить очкарик.
«Ненавижу мямлей». – Раздражение у Аллы росло.
Очкарик, резко сблизившись с ней, отбросил книгу и нанес сокрушительный удар под ребра. Поддержал женщину, не дав свалиться на кафель
– Заорешь – сдохнешь!
Лезвие маячило перед ее глазами. Она орать не стала.
Впрочем, очкарик тут же избавил ее от выбора, ловко, одним движением, заклеив ей рот липучей лентой. Потом вытащил мобильник, нажал на кнопку и сообщил:
– Воробышек прилетел. Жду...
* * *
Влад сидел в неказистом стареньком темно-сером вседорожнике «Субару-форестер» с тонированными стеклами. Машина приткнулась к бордюру около автобусного круга. Рядом был огромный салон сантехники, за ними шли жилые пятиэтажки и мебельный магазин. Справа протянулся длинный десятиэтажный серый сталинский дом с колоннами и архитектурными излишествами. Там проживает Алла Селезнева.
Казак, сидящий за рулем, изнывал от того, что некурящий Влад запретил дымить в салоне. Он уперся в газету «Футбольный обзор» и читал с интересом все статьи подряд, не забывая комментировать:
– Мантелли из «Реала» если уйдет, им на Европе ничего не светит... Так, а у «Локомотива» тоже дела неважные. Сдали, гады, на двух последних играх.
Приемник в салоне был включен, но доносил лишь шорох эфира и отдаленную музыку. На жидкокристаллическом экране, установленном на стойке между сидениями, тоже ничего нового.
Вокруг текла обычная жизнь. По улице спешили москвичи, груженные сумками, волоча за руку детей. Тащили из магазина и грузили в автомобили упакованные унитазы, раковины, краны. Около стройтоваров в ряд стояли кавказцы и молдаване, как на невольничьем рынке на их груди висели таблички с перечнем работ по ремонту, которые они предлагают.
– «Принцесса» вошла в подъезд, – сообщили по рации.
– Вижу, – кивнул Влад, кинув взгляд на экран.
Технари установили несколько видеокамер, так что, не выходя из машины, можно было получить исчерпывающую информацию об объекте.
Казак сложил газету и с видимым сожалением кинул ее на заднее сидение.
– Чует сердце, сейчас начнется. – Улыбка у Казака стала какая-то хищная. Он превратился в пантеру, почуявшую близкую добычу. С такой же улыбкой он начинал скользить по зеленке в чеченских горах, возникая неожиданно, демоном смерти. Влад задумался. Интересно, сколько он с Казаком в составе разведывательно-диверсионной десантной группы ходил в разведку, на поиск за годы чеченской войны, в Таджикистане, в Эфиопии? Не сосчитать. То, что на их совместном счету, другим на десять жизней хватит. Сколько было схваток, захватов языков – нормальной работы спецназа. А сколько дурацких лобовых атак, когда разведчиков, как штатных суперменов, просто бросали вместо пехоты на штурм укрепленных районов. Тогда было страшнее всего, потому что пуля дура. Они выжили там, где не выживали многие другие. Почему? Случайность? С некоторого времени Влад перестал верить в случайности. Может быть, господь оставил их жить именно для этих моментов – чтобы было кому в неурочный час остановить Даудова и Анзорова. Чтобы вытащить на свет божий «Вервольфа». Смерть должна подождать, подвинуться, когда у русского солдата столько недоделанных дел.