Десантники не сдаются

Зверев Сергей Иванович

– Через две недели ты здесь... Что ты должен обязательно успеть – это встреча с доктором Страусом. Визит во Флоридский технологический институт. И проработка протокола о намерениях с компанией «Интеллект». Остальное по обстановке.

«Колобок» с кислым видом кивнул.

– А ты что, хотел на Голливуд там глазеть? Нет, дружок. Работать надо. Деньги делать. Вкладывать капитал, в том числе интеллектуальный. Движение должно быть. А ты сидишь с унылым видом, Сема. И никакого блеска в глазах...

Судя по всему, песня была

старая, поэтому «колобок» только пожал плечами и с видом человека, который давно привык и устал отбрехиваться, заявил:

– Тебе блеск нужен или работа?

– Работа.

– А работу никто лучше меня, старого еврея, не сделает. Так?

– За что тебя и ценю...

За окном заработал отбойный молоток. Хозяин кабинета успел одуреть от этого звука, сравнимого по зловредности только с ядовитым шипением бормашины. Прямо за окнами турецкие рабочие сноровисто превращали очередной московский памятник архитектуры девятнадцатого века в безвкусную стеклянно-бетонную упаковку для офисов.

– Теперь надо с Новосибирским институтом выйти на контакт, – деловито продолжил хозяин кабинета. – Разработка там перспективная есть. Англичане заинтересовались... В Обнинске – масса амбиций. Академики, доктора. Толку ноль... Галустян...

– Триумвират, – хмыкнул «колобок». – Гении доморощенные.

– Да уж... Не знаю, что и делать... Ты веришь в эти их фантазии?

– Галустян и команда – люди талантливые.

– Если такие умные, почему такие бедные, как говорят американцы?

– Талант и нищета в России – близнецы-братья. Мы, посредственности, за их счет богатеем, – изрек поучительно «колобок».

– Среди этих талантов больше психов, которые выдают неконструктивный бред за откровения свыше... И поди разберись, что стоит денег, а что только нервов... Боюсь, с группой Галустяна такая же история... Я не особо верю в мгновенные революции в науке и ниспровержение основ...

– Значит, не веришь в теорию относительности и квантовую механику? – глаза «колобка» смеялись. Эти дискуссии они вели уже не первый год. – И в геном человека?

– Верю... Было время, клады лежали под ногами. Стоило только увидеть их и нагнуться. Сейчас в мировой науке идет поступательное, неторопливое движение вперед, крайне материально затратное и вовсе не чреватое незапланированными прорывами... Плавно все должно быть. Пристойно. Без суеты. А Галустян со товарищами намереваются немножко растрясти основы...

– Но результаты есть. Экспериментальные...

– А кто их проверял?.. Ох, чувствую, влетит нам эта программа в копеечку... Не люблю сотрясателей основ. Они чаще сотрясают воздух впустую.

– А нам-то чего? – пожал плечами «колобок». – За погляд денег не берут... А если это правда?

– Тогда мы поймаем жар-птицу... Опять мистика – жар-птицы, – скривился Николай Валентинович Кумаченко – хозяин кабинета, он же директор фонда «Третье тысячелетие».

Фонд

этот был создан стараниями Академии наук и Министерства экономики с целью собрать перспективные идеи, дать им импульс в развитии, в худшем случае повыгоднее продать их на Запад. С внедрением получалось как всегда – то есть ничего не получалось. А вот с продажей на Запад перспективных идей и технологий шло гораздо лучше. Благо отдавали дешево, так что от желающих отбоя не было. Притом торг шел по российской арифметике – бакс пишем, два в уме. Того, что в уме, хватало на подкорм нужных людей и в Академии наук, и в Минэкономики, а потому фондом все были довольны. В том числе голодные ученые – генераторы этих самых идей, которым каждый бакс – счастье.

– Галустян – не сумасшедший романтик. Он прагматичен, – отозвался «колобок», точнее Семен Иосифович Богучарский, заместитель Кумаченко, его правая рука, левая нога и заодно голова. – И умеет соблюдать секретность. Ядро процесса, на котором и основано ноу-хау, не знает никто, кроме его группы. Свой интерес он блюдет...

– Блюститель, – скривился Кумаченко. – Он нам еще крови попьет...

Зазвонил мобильник. Богучарский зашарил по всем многочисленным карманам своей джинсовой безрукавки. Наконец, извлек его из кармана брюк. Нажал на кнопку:

– Весь внимание...

По мере того как он выслушивал сообщение, лицо его бледнело и вытягивалось.

– Когда? Как? Какая-то несуразица... Да, понятно... Черт возьми, ну надо же... Пока, Коля. До встречи...

Он положил со стуком телефон на стол и вытер ладонью лысину.

– Что там? – заерзал в кресле Кумаченко.

– Не попьет нам Галустян крови...

– В смысле?

– Он мертв.

– Как мертв?

– Ночью покончил жизнь самоубийством. В записке написал, что устал...

– Устал? – Кумаченко нервно поправил свой роскошный бордовый галстук. – Черт! Я же говорил, он обычный сумасшедший! Как и его идеи!

* * *

Мир Рустама рухнул. Гордого чеченца грубо затолкали в холодный фургон – такие используют для перевозки мяса. Бросили на рифленый алюминиевый пол. Там крупногабаритный русский, настоящий буйвол, присев рядом с ним на колено, резко бросил:

– По ходу маршрута ты должен отзванивать?

Рустам ничего не ответил.

– Я спросил, – спокойно произнес «буйвол».

– Собак помойных спрашивай. Они тебе как брату ответят!

– Настрой ясен.

Железные пальцы стиснули Рустаму голову. А потом резкая боль в ухе.

Рустам задохнулся от боли. И заорал бы. Но челюсть ему стиснули, так что послышался только сдавленный крик.

По шее струилась кровь.

– Не скули, Рустам, – по-чеченски произнес резко, будто плетью хлестнул, второй присутствовавший здесь – жилистый, с холодными стальными глазами мужчина. – Это только мочка уха... Так и будем резать по кусочкам...