Десантники Великой Отечественной. К 80-летию ВДВ
Шрифт:
– Есть воля – есть человек. Нет воли – нет человека, – так говорил знаменитый кинорежиссер Александр Довженко. Первое относится полностью к Алдарову. Тогда, в лесном лагере, температура перевалила за сорок. Фельдшер отвел глаза и выполз из шалаша. Перешептывались боевые друзья: что предпринять?.. Облачность да туманы мешали рейсам самолетов.
– Что шушукаетесь, славяне? – Алдаров сурово глядел на притихших товарищей. Опираясь на руки, подвинулся к огню. – Саша, зажмурь глаза покрепче, а то из них сейчас молнии брызнут!
Аркадий Брюханович
– Подержите меня!
Георгий Карпов и Саша Тарасов взяли его за обнаженную ступню. Нога была горячая, синюшная. Алдаров опалил носок финки в пламени, тщательно протер его, выжал пасту – спирт потек по железу. И с силой разрезал загноившуюся рану. От боли он вскрикнул и потерял сознание.
Снегом и водой приводили его в чувство.
– Как молнии, Сашок? – усмехнулся он, отирая пот с бледного лба. – У меня из глаз искры сыпались. Никого не подпалил?..
Алдаров опять попросил ребят держать раненую ногу и сесть кому-либо рядом, прижимать к земле плечи. Снова надавил на рану финкой и острием ее выколупнул из мякоти зазубренный осколок. Вновь обеспамятел. Покропили водой – пришел в себя. Той же финкой подцепил теплой золы и присыпал кровоточащую рану.
– Без замотки затянет… Спасибо, братва!
Тут и фельдшер, прослышавший о необычной операции, вломился в шалаш:
– Что вы наделали! Заражение провоцируете…
Однако страхи оказались напрасными: опала опухоль. Дело повернуло на поправку. А второй осколок врачи вынули лишь в 1970 году в городской больнице Перми.
И еще вспоминается случай из будней парашютистов в Демянском котле. О нем мне писали В.А. Храмцов и А.И. Сергеев.
В 1-й МВДБ служил капитан Алексей Алексеевич Громов. Он ведал в бригаде связью. Человек несомненно смелый, не терявший чувство юмора и самообладания даже в аховом положении. Позади у него была Академия связи.
В одном из тяжких боев, кажется, под Игожевом: или Черной, он схлопотал осколок снаряда в руку. Врачи намеревались уложить связиста в лесной лазарет и отправить на Большую землю. Алексей Алексеевич – ни в какую! Осколок носил в кармане гимнастерки: «Покажу домашним, а то не поверят».
Командиры находились в снежном окопе. На сухом спирте Храмцов варил кашу в котелке.
«В нескольких шагах от нас упал вражеский снаряд, – пишет В.А. Храмцов. – Комом земли ударило меня в спину. Другим ошметком – по котелку. Пропала каша! Оглянулся – мертв капитан А.А. Громов. Накануне его ранило вторично. Нуждался он в срочной госпитализации. Доставили на временный аэродром. Сел в самолет У-2. На снегу сидела переводчица Ольга Валентиновна Таланцева. У нее сильно были поморожены ноги. Громов возмутился: «Мужчина впереди женщины?» Потребовал вынуть его из кабины. «Таланцеву, пожалуйста!» Вынули. «Спасибо!» – только и смог сказать Дранищев. И вот осколок фашистов нашел капитана днем позже».
…В санитарный лагерь на болоте Невий Мох спустя дней пять после Саши Тарасова и его боевых товарищей прибрели
Как и всех, кто прибывал в лагерь, их обогрели и подкормили, уложили спать. Дежурный по временной базе доложил капитану Жуку. «Здоровые?» – поинтересовался тот. «Своим ходом явились, товарищ комбат».
Утром первым завел разговор Топилин:
– Бросили нас. Ни жрать, ни спать, ни медпомощи, как людям. Чего мы ждем?.. Осталось нас, полудохлых и немощных, какая-то сотня. Что мы сделаем против немцев? У них – сила!
– У них и под Москвой была сила. Не забыл? – спросил бледный, обросший густой бородой Алдаров.
– Там регулярные части. А тут ждать нечего, кроме смерти. Бригада уже вышла к своим, а нас бросили. На гибель бросили!
– Что ты предлагаешь? – насторожился Алдаров.
Притихли ребята: чудовищно звучали эти слова. Здоровых в санитарном лагере почти не было. Каждый потерял не меньше пятнадцати килограммов – кости, обтянутые тонкой кожей. Изорвана в клочья одежда. Почти босые. У каждого обморожения. Врач бессилен всем оказать помощь. Вокруг весенние разливы. На лыжах едва пройдешь…
Молчание затянулось, и это ободрило Топилина.
– Были мы у немцев. – Он опять посинел, как в тот раз, когда струсил в самолете. – Не обидели. Кормят здорово. Шнапсом…
– Ты это брось! Разговорился, понимаешь! – Алдаров потянулся к поясу, где в ножнах торчала финка.
– А чего бросать?.. Саша Тарасов, Жорка Карпов, Иван Норицын у немцев – и ничего. Менял я женщин, как перчатки, тюрлюм-тюрлюм… Там много наших. – Белоусов победно оглянул парашютистов.
Услышав свою фамилию и знакомый голос, из соседнего шалаша выполз Александр Тарасов. За ним – Ваня Норицын. Позади говоривших встал Георгий Карпов…
Все были ошеломлены: как же так?.. Белоусов был затейником, весельчаком с баяном: «Синенький, скромный платочек…» Прыгал с парашютом, как все…
– Ты, шкура, где был? – Саша Тарасов рванул Топилина за меховой воротник куртки.
– Ах, гадина! – Алдаров размахивал финкой, стараясь дотянуться до Белоусова.
Подоспел Мотлохов из взвода разведки. Узнал незнакомца, встреченного им в лесу, припомнил пораженческие слова.
– Пошли!
Обоих говорунов доставили к шалашу, где ночевал обычно уполномоченный особого отдела Леонид Софронов.
Весть о происшествии взбудоражила обитателей санитарного лагеря. За жирную похлебку, за пайку хлеба изменить товарищам – скажи кто о таком месяц назад, тому глаза выцарапали бы. Чтобы советский десантник дрогнул перед фашистом, чтобы изменил Присяге, Родине?.. Такое считалось невероятным – молодежная же, комсомольская бригада! И не знали тогда ребята, что Белоусов ранее, еще под Черной, завел лыжников на огневые позиции врага, и многие смельчаки не вышли из леса…