Десять кругов ада
Шрифт:
– Значит, говоришь, сучья эта зона, Кляча?
Я аж рот разинул от удивления, откуда он мою кликуху знает. Но быстро взял себя в руки, ответку бросаю:
– Сучья! Один шестой отряд при мне держался. С понятием там воры. Надо тебе в шестой рваться.
– А Кваз там?
– с грозным недоверием насупился полосатик.
– Кажись, тебя я тоже помню по ранним ходкам. Ястреба знаешь?
Гляжу и глазам не верю... Точно Ястреб! Да ему же чуть за сорок, а голимый старик.
– Как же. Ястреб, тебя отпустили
– Врачи по болезни... на свежий воздух отправили, помирать... Кваз, говоришь, там, это уже хорошо.
– Ворон у него Васька был... Приручил...
– Живность любит...
– хохотнул Ястреб, - в крытке таракана кормил, пока я его не схавал. И в кровянку не играл...
А я оглядываю его, и мороз по спине от страха, даже смотреть на него жутко, глаза сами уходят в сторону. Ну, ничего, сживемся, такой дерзкий друган не помешает. А ему терять нечего, видно сразу, что не жилец... Ястреб - вор в авторитете.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Ястребов сидит в моем кабинете... Я еще вчера изучил дело, теперь же пристально разглядываю его самого. Тонкий, хищный нос, впалые глаза в постоянном недоверчивом прищуре, ехидная складка в правом углу неряшливого рта, отчего кажется, что губы смещены вправо. На лице отпечаток извращенности и своеволия, что способны толкнуть его на все...
Я нахмурился, с неприязнью отвел взгляд: троих ведь убил в зонах, по-видимому, полная деградация личности. Опять Волков подсунул в отряд типчика...
– Работать придется на бетоне, - сказал я ему, закуривая папиросу.
– Трудно мне на бетоне, - прохрипел зэк и зашелся в частом сухом кашле, содрогаясь всем телом.
– Ну и как насчет прежней жизни? Может, одумаешься на старости лет?
– Я давненько завязал, - как-то приторно ухмыльнулся Кеша.
– Иначе бы не прислали к вам из "крытки", на воздух. Нарушать режим не буду. Но и в актив вступать не буду. Вот и все мои соцобязательства.
– И снова расплылся в улыбке. Да так и застыл, встретившись со мной взглядом и обнажив леденящую жестокость лица с бешеными белесыми глазами.
– Если ты затаился и опять масть откроешь, то молодежь начнет брать с тебя пример воровской, считаясь с твоим прошлым авторитетом. Предупреждаю...
– Я в этих кружевах не разбираюсь, - прервал меня зэк, - гражданин начальник, я нервный, и не надо мне мозги полоскать, - закончил с дрожью в голосе, наглядно демонстрируя свою истеричность.
– Не напугал...
– усмехнулся я, - видал и похлеще.
И тут я почуял его запах... на меня пахнуло могилой...
На другой день пошел в промзону. Поднимаюсь к электрикам на второй этаж. У них стенка вся опять бабами оклеена. Под столом пустая банка из-под сгущенки валяется.
– Ну?
– спрашиваю, пнув банку и на фотографии кивая.
– Уберите дразнилки!
Один полез отдирать фотки, второй банку поднимать, сопят, злятся,
Ничего, скоро отвяжусь... А пока терпите.
– Вот так акты на вас пишут, а потом не знаете, как оправдываться? беззлобно я им говорю, как сынкам - молодые они ребята, несмышленые.
– А детали для чего?
– спрашиваю про радиодетали на столе.
– В эфир хочешь выйти, рассказать что?
– Да это блок контрольно-измерительный, - поясняет, улыбаясь, один из молодых.
– Смотри, - предупреждаю.
– А то тут один... Кулибин передатчик раз у нас смастерил. С Америкой, наверно, хотел договориться... чтобы походатайствовали за него...
Кивают. Винятся - не будем больше. Вижу - точно, не будут. Ушел от них спокойный.
От электриков направился в раздевалку - любимое место Волкова с его шмонами. Сейчас, правда, наш горе-оперативник прыть поубавил, а здесь все, что угодно, можно найти...
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
В нос шибанул стойкий запах пропитанной соляркой, соленым потом и еще невесть чем рабочей одежды, разогретой горячими батареями. Мамочка даже отступил с непривычки. Затем, собравшись с силами, снова взялся за ручку двери, но все же решился только заглянуть. Чихнув, прикрыл дверь - вот мерзко-то, как же они, бедняги, это терпят?
Направился в душ. Сегодня он решил обойти все, по полной программе сделать обход.
Здесь запах был другой - смесь хлорки и пота, ржавчины, прокисших в воде тряпок и хозяйственного мыла. Грязно, затхло и здесь было, не убирали за собой зэки. На кафеле уже появилась зеленоватая слизь, трубы с оторванными лейками, патроны без лампочек на сером, в разводах ржавчины потолке. Да...
В столовой - просторном зале с деревянными столами и скамейками - прошел сразу к раздаточной - кухонному штабу. Дремавший там пожилой раздатчик Клушин, издали увидев майора, схватил тряпку и стал лихорадочно протирать стол. Так с тряпкой и приветствовал майора.
Мамочка оценил трудовые потуги.
– Что на обед?
– Суп гороховый, сечка!
– просыпаясь, выпалил Клушин, кивая на ряд привезенных только что армейских термосов.
Проспавший уборку мучительно соображал, зачем пришел майор: ругать, проверять или просто перекусить?
– Тараканов нет?
– оглядел привередливый Мамочка стены.
– К Новому году... последних уничтожили стервей...
– усиленно заработав тряпкой, прогундосил раздатчик, ожидающий подвоха.
Но ничего не произошло. Мамочка пошатался по столовой, заглянул во все углы и сел покурить в зале у подоконника. Последний таракан, увидев майора, быстро засеменил прочь.
Тут и гонг на обед прозвенел.
Вошел прапорщик с картотекой, загалдели в лестничном пролете зэки. Медведев смотрел на подходящих строем на обед, выглядывая Воронцова.