ДЕСЯТЬ ЛЕТ И ДВАДЦАТЬ ДНЕЙ

Дёниц Карл

Итак, я стремился вступить в переговоры с Западом. Но прежде чем продолжать повествование, скажу несколько слов о своей власти над вооруженными силами, без которой нельзя было обойтись, чтобы обеспечить выполнение любого достигнутого соглашения.

Военнослужащие вооруженных сил давали клятву верности лично Гитлеру – фюреру Германского рейха и Верховному главнокомандующему вооруженными силами. Официально клятва утратила силу после смерти Гитлера. Но это вовсе не значило, что отныне все военнослужащие автоматически освобождались от своих обязанностей и могли расходиться по домам. Армия должна была выполнять свой долг. Только это могло спасти страну от хаоса и еще более страшных потерь. Германия находилась в отчаянной ситуации.

Солдаты из последних сил сражались на двух фронтах, разделенных огромным расстоянием. В такой обстановке было невозможно требовать от вооруженных сил принесения новой клятвы, на этот раз мне. Но с другой стороны, было очень важно, чтобы я пользовался влиянием в войсках и обладал всей полнотой власти. И дело было не только в том, чтобы исполнялись мои приказы, – я должен был подписать от имени вооруженных сил документы, регулирующие капитуляцию, условия которой они были обязаны соблюдать. В создавшейся обстановке следовало срочно найти решение – как обойтись без официально обязывающей и добровольной личной клятвы. 1 мая я обратился к военнослужащим со следующей декларацией:

«Я ожидаю от вас соблюдения дисциплины и безусловного подчинения приказам. Хаос и разрушения можно предотвратить быстрым и безусловным выполнением моих распоряжений. Каждый, кто в этот решающий момент откажется выполнять свой долг и тем самым обречет немецких женщин и детей на рабство и смерть, – трус и предатель. Клятва верности, которую вы давали фюреру, теперь связывает вас со мной, его преемником, назначенным им самим».

В течение следующих дней стало ясно, что немецкие вооруженные силы приняли мою власть – а только это и имело значение.

Прежде чем перейти к описанию того, как мы предложили англичанам частичную капитуляцию, я должен упомянуть об одном инциденте, происшедшем 1 мая. Ровно в 15.18 я получил третье и последнее сообщение из рейхсканцелярии в Берлине, отправленное в 14.46:

«Гросс-адмиралу Дёницу (лично и секретно).

Вчера в 15.30 умер фюрер. В своем завещании от 29 апреля он назначает вас президентом рейха, Геббельса – рейхсканцлером, Бормана – министром партии, Зейсс-Инкварта – министром иностранных дел. Завещание по приказу фюрера будет отправлено вам и фельдмаршалу Шернеру из Берлина под надежной охраной. Сегодня Борман попытается добраться до вас, чтобы объяснить положение дел. Форма и сроки информирования вооруженных сил на ваше усмотрение. Ознакомлены – Геббельс, Борман».

Содержание этого сообщения основывалось на положениях завещания. Однако у меня были совершенно другие соображения по поводу выбора министров и советников, которые помогли бы положить конец войне, так же как и мер, необходимых для этого. К тому же оно противоречило предыдущему сообщению, наделявшему меня правом принимать любые меры в зависимости от ситуации. Поэтому я не счел для себя возможным подчиниться этим распоряжениям. Я был уверен, что должен поступать, как считаю нужным и правильным. Поэтому я приказал адъютанту убрать документы в безопасное место и обеспечить их сохранность. Только так можно было предотвратить волнения, которые, безусловно, начались бы в стране, если бы все стало известно. В наступивший переломный момент порядок в стране был важен, как никогда.

По этой же причине я приказал арестовать Геббельса и Бормана, если они появятся в Плоене. Ситуация в стране и без того была крайне тяжелая, и я не мог допустить, чтобы мне мешали.

Так подошел к концу первый день мая 1945 года – день, до избытка наполненный важнейшими событиями и судьбоносными решениями. А в это время на море суда с беженцами и войсками на борту спешили на запад, бесконечные людские колонны двигались по дорогам, также ведущим на запад, армии из Померании, Бранденбурга и Силезии отступали в направлении англо-американской демаркационной линии. Наступило 2 мая – новый день должен был принести новые события.

Начиная с 26 апреля англичане занимали

плацдарм на левом берегу Эльбы недалеко от Лауенбурга. Оттуда 2 мая они начали наступление, легко сломив слабую оборону немцев. Танки и пехота противника очень быстро и без особого труда вышли к Любеку. В это же время немного южнее американцы форсировали Эльбу и, не встретив сопротивления, заняли Висмар. Таким образом, американцы и англичане на участке от Балтийского моря до Эльбы перерезали все дороги, ведущие из Мекленбурга в Гольштейн, забитые беженцами и отступающими армейскими частями. «Ворота на запад» закрылись, и теперь отступающая армия и беженцы могли спастись от наступавших по пятам русских и укрыться в британской зоне в Шлезвиг-Гольштейне только при согласии англичан. Сражения с западными союзниками на Эльбе продолжались лишь с одной целью – сохранить «ворота» в Шлезвиг-Гольштейн открытыми для беженцев. Когда Гольштейн стал британским, военные действия потеряли всякий смысл. Поэтому я отдал приказ начать переговоры о капитуляции, как это и было предусмотрено нашими планами. Фридебургу предстояло в первую очередь отправиться к Монтгомери и предложить ему капитуляцию северо-западной части Германии. Затем, когда это предложение будет принято, он должен был предложить Эйзенхауэру сдачу остального Западного театра военных действий.

Я срочно послал за Фридебургом, чтобы лично обрисовать ему ситуацию и дать последние распоряжения. Сопровождать его должны были контр-адмирал Вагнер и генерал Кинцель. Начиная с 1943 года контр-адмирал Вагнер неизменно присутствовал при принятии важных решений, к тому же был отлично осведомлен обо всех последних событиях. Он мог оказаться бесценным помощником в ведении переговоров. Что же касается Кинцеля, его советы Фридебургу касались в основном технических вопросов, связанных с армией.

Командир войсковых соединений Гамбурга получил приказ ровно в 8 часов утра 3 мая отправить парламентера к англичанам и предложить им сдать Гамбург, а также сообщить, что к ним выехала делегация, возглавляемая адмиралом Фридебургом.

Моя встреча с Фридебургом 2 мая задерживалась, поскольку дороги Гольштейна находились под постоянным огнем британских истребителей. Получив информацию о прорыве англичан, я сразу же приказал перевести свой штаб в Мюрвик, что неподалеку от Фленсбурга. Мне было необходимо как можно дольше сохранить свободу действий – оставаясь в Плоене, я мог в любой момент попасть к англичанам. Окрестности Плоена в течение дня подвергались систематическим налетам авиации противника. Только дождавшись вечера, когда обстрелы на дорогах прекратились, я смог встретиться с Фридебургом и переехать в Мюрвик.

Пока я ждал, прибыли фельдмаршал фон Грейм и фрау Ханна Рейш. Храбрая женщина сопровождала фон Грейма, чтобы дать ему возможность попрощаться со мной. Во время последнего полета в Берлин он был ранен в ногу и передвигался на костылях.

Я всегда относился с глубокой симпатией и уважением к этому прекрасному человеку и офицеру. Он с горечью говорил о том, что преданность долгу солдат, которые искренне верили, что служат правому делу, привела к такой сокрушительной катастрофе. Он был крайне удручен и сказал, что не имеет желания жить дальше.

Вечером воздушные налеты прекратились. Я сказал Фридебургу, чтобы он ожидал меня на мосту Левензау, что над каналом кайзера Вильгельма возле Киля. Шверин фон Крозигк и я прибыли к месту встречи без происшествий. Мои инструкции Фридебургу были просты: он должен был предложить Монтгомери капитуляцию всей северо-западной части Германии и одновременно привлечь внимание фельдмаршала к проблеме беженцев и отступающих воинских частей на востоке района, оккупированного англичанами. Ему следовало сделать все от него зависящее, чтобы капитуляция не повлияла на эвакуацию людей морем и по суше – этот процесс было необходимо продолжать. Когда Фридебург уехал, было совсем темно. Мы искренне пожелали ему удачи.