Десять меченосцев
Шрифт:
Осуги кричала вслед уходящему Мусаси:
– Ты не понимаешь «Бусидо»! Вернись, дам тебе урок!
– Потом! – буркнул Мусаси.
Он поднимался на дамбу, но старуха так буйствовала, что ему пришлось вернуться и навалить на нее тростниковых циновок.
Солнце огненным шаром поднялось над горой Хигасияма. Мусаси завороженно смотрел на него, чувствуя, как солнечные лучи проникают в глубь его души. Мусаси глубоко задумался. Новогоднее утро – единственное в году, когда божественный свет молодого солнца испепеляет и рассеивает ничтожную гордыню человека, порождаемую мелочными надеждами и
– Я все еще молод! – восторженно крикнул он, обращаясь к светилу.
Большой мост на улице Годзё
«Поле около храма Рэндайдзи… девятый день первого месяца…»
От извещения сердце Мусаси учащенно забилось, но его внимание отвлекла острая боль в левом глазу. Проведя ладонью по веку, он вдруг заметил крошечную иглу на вороте кимоно. Осмотрев себя, он нашел еще пять иголочек, застрявших в ткани и блестевших, как кристаллики льда на утреннем солнце.
«Интересно!» – пробормотал Мусаси, вытаскивая одну иголочку и внимательно разглядывая ее. Иголочка походила на швейную, но была без ушка для нитки и не круглой, а треугольной. «Старая ведьма! – прошептал Мусаси, с содроганием оглядываясь на лодку. – Я слышал про стреляющие иголки, но не мог предположить, что старуха воспользуется ими. Я был на волосок от серьезной неприятности».
С присущей ему аккуратностью Мусаси выбрал все иголки и воткнул их в воротник кимоно, чтобы на досуге внимательно их изучить. Мусаси знал о противоречивом отношении военных к этому виду оружия. Одни считали его действенным средством устрашения, если выдувать иглы в лицо противника, другие воспринимали иголки с насмешкой.
Сторонники игл утверждали, что древняя техника их применения родилась из игры швей и ткачих, приехавших в Японию из Китая в седьмом веке. Иголки не относились к самостоятельному наступательному оружию, но применялись как отвлекающий маневр до эпохи сёгуната Асикаги. Другие, отрицая существование древней техники, все же признавали, что в давние времена существовала игра в стреляющие иглы. Полагая, что подобной игрой могли развлекаться женщины, они отвергали возможность усовершенствования «стреляющих иголок» до уровня боевого оружия. Сторонники этого мнения указывали, что слюна во рту человека смягчает жар и холод, разбавляет вкус кислого и соленого, но не может уменьшить боль от иголок, когда их держат за щеками. Им возражали, что можно овладеть умением безболезненно держать иголки во рту, метко выплевывая их противнику в глаза.
По мнению скептиков иголки наносят незначительный вред, даже при сильном и точном выбросе. В лучшем случае иголки опасны лишь для глаз, но попасть в них трудно. Метиться надо непременно в зрачок, иначе толку от иголки не будет.
Мусаси слышал немало подобных споров и был, скорее, на стороне скептиков. Убедившись на себе в поспешности выводов об иголках, он в который раз задумался о непредсказуемых последствиях неточных сведений.
Осуги не попала в зрачок, но глаз Мусаси слезился. Он отыскивал среди вещей какую-нибудь тряпицу, чтобы вытереть глаз, и вдруг услышал за спиной треск разрываемой ткани. Оглянувшись, он увидел девушку, которая отрывала кусок рукава от нижнего кимоно
Это была Акэми. Голова ее не была убрана в новогоднюю прическу, кимоно измято. На босых ногах были сандалии. Мусаси не мог вспомнить ее, хотя лицо девушки казалось знакомым.
– Это я, Такэдзо… вернее Мусаси, – произнесла неуверенно девушка, протягивая ему лоскут. – Что-то попало в глаз? Не три, иначе еще хуже станет. Промокни слезы.
Мусаси молча взял лоскут и прижал его к глазу. Вторым он уставился на девушку.
– Помнишь меня? – с надеждой в голосе спросила Акэми. – Неужели забыл?
Лицо Мусаси оставалось бесстрастным.
– Вспомни, пожалуйста!
Молчание Мусаси стало последней каплей, переполнившей чашу страданий Акэми. Поверженная несправедливостью и жестокостью, она стремилась к Мусаси, уповая на него, как на последнюю надежду. Сейчас Акэми поняла, что призрачный лучик света порожден ее фантазией. Комок подступил к горлу Акэми, она всхлипнула. Она закрылась рукавом, пытаясь сдержать рыдания, но плечи ее вздрагивали. Горько плачущая Акэми пробудила в памяти Мусаси образ невинной девочки с колокольчиком на оби, которую он знал в те далекие дни, когда жил в Ибуки. Мусаси обнял ее за хрупкие плечики.
– Акэми! Конечно, я помню тебя. Как ты здесь очутилась? Никогда бы не подумал, что повстречаю тебя здесь. Вы уехали из Ибуки? Как поживает твоя мать?
Вопросы Мусаси шипами вонзались в Акэми, особенно больно ранило имя матери, Око. Естественно, что Мусаси поинтересовался старым другом.
– Матахати по-прежнему с вами? Он должен прийти сюда сегодня утром. Не видела его?
Каждое слово убивало Акэми. Плача на груди Мусаси, она отрицательно покачала головой.
– Разве Матахати не придет? Что с ним? Как я узнаю, если ты только рыдаешь?
– Он не… не придет. Он не… не получил письма.
Акэми уткнулась в грудь Мусаси, содрогаясь от плача. Она хотела рассказать ему так много, но все смешалось в ее горячечном мозгу. Как рассказать, какую ужасную судьбу уготовила ей мать? Как описать страшные дни, пережитые в Сумиёси и во время бегства в Киото?
Лучи новогоднего солнца заливали мост. Движение на мосту оживилось. Девушки в ярких кимоно, спешащие в храм Киёмидзу совершить новогодний обряд, мужчины в торжественных одеждах, приступившие к исполнению обязательных новогодних визитов. В толпе мелькнула лохматая голова Дзётаро, который и летом и зимой походил на водяного-каппу. Он заметил Мусаси и Акэми с середины моста.
«Что это? – изумился он. – А я думал, что он с Оцу. Какая-то незнакомая девица!»
Дзётаро скорчил недоуменную гримасу.
Сцена потрясла его. Ладно уж, если бы никто не видел, но они стояли в обнимку на самой оживленной улице! Обниматься на людях! Позор! Дзётаро никогда бы не поверил, что взрослые способны на такое. А тут его почитаемый сэнсэй! Сердце Дзётаро учащенно билось. Он испытывал горечь с привкусом ревности. Он настолько рассердился, что готов был запустить камнем в бесстыдную парочку. «Я где-то ее видел! – подумал Дзётаро. – Ага! Я передавал ей письмо Мусаси, адресованное Матахати. Она девушка из чайной, что же от нее ожидать? Откуда они знают друг друга? Надо немедленно сообщить Оцу».