Десять мужчин
Шрифт:
— Мы пошлем водителя с конвертом для тебя.
— Спасибо. Не хочешь посмотреть, где я живу?
— Квартира с одной спальней?
— Да.
— У входа портье?
— Да.
— Незачем смотреть, и так представляю, — сказал он. — Пиши курсовую и не забудь: kiss [17] .
— Да, конечно… Когда увидимся?
— Сказано — я занят. О’кей?
— О’кей, — отозвалась я — и соврала. Какое уж там о’кей. Мне отчаянно нужны были деньги Миллиардера, но хотела я только его самого.
17
Целую (англ.).
Keep It Simple Stupid [18] — K.I.S.S.
Я воспользовалась им, вернувшись к работе над курсовой, и облеченные в более простую форму мысли чудесным образом полились на бумагу. К трем часам ночи, жуя дикий рис с изюмом, я дошла до четырнадцатой тысячи слов. Ночной перекус давно закончился, а я продолжала работать и все еще писала, когда черноту неба разбавили розовато-оранжевые кляксы. Выключив настольную лампу, я отдыхала, любуясь зарей, расцвечивающей белые стены моей гостиной. Осталось три часа и полторы тысячи слов.
18
Будь проще, дурочка (англ.).
В половине десятого я поставила последнюю точку в готовой курсовой и помчалась по Мэдисон-авеню, сжимая в руке пять бумажек по доллару — мои последние до тех пор, пока шофер Миллиардера не завезет обещанные деньги. Пяти долларов хватало на проезд до колледжа и обратно на электричке, вот только Гарлем наводил на меня страх. Таксисты везти туда отказывались, я была единственной белой в поле зрения, всегда шла твердым, быстрым шагом, с колотящимся сердцем, под обстрелом взглядов со всех сторон.
Тем утром я уже стояла в очереди к билетной кассе, когда ко мне пристроился длинный худой человек в плотном пальто до пят, да так близко, что ударивший в ноздри запах открыл мне всю подноготную его жизни. Я сделала каменное лицо, но сосед твердо решил добиться внимания. Он встал передо мной, прижимая подбородком листок бумаги, вынуждая читать: «Розачки краснеют, фиалачки синеют, сахар слаткий очень, трахаца мы хочим».
Я придвинулась поближе к кассе, но и длинный сделал то же самое, пробубнив свою поэму на одной ноте и закончив зловещим:
— Сестра, десять центов не найдется?
— У меня нет десяти центов, — сказала я. — Извините.
Подошла моя очередь платить, и я почувствовала себя в безопасности, хотя и оставалась еще по эту сторону пуленепробиваемого дымчатого стекла, исцарапанного, будто лед на катке.
— Туда и обратно, будьте любезны.
— Четыре восемьдесят, — глухо произнес голос невидимой кассирши.
Протягивая свои драгоценные банкноты, я умудрилась выронить одну, а наклонившись, с ужасом обнаружила у своих туфель фигуру, с ног до головы обмотанную грязными бинтами. Несмотря на отсутствие ноги и руку на перевязи, эта мумия скользнула по тротуару и ухватила приз — мою банкноту в один доллар! — толстыми багровыми губами. Ребенок это был или взрослый, никто не определил бы, но в любом случае его место было в больнице. Сквозь дыры в бинтах на лице на меня глянули испуганные глаза —
Вместе с утренними занятиями закончились летние курсы, и я направилась вверх по холму в сторону библиотеки. Я очень рассчитывала, что наследник империи супермаркетов подбросит меня до города, но он не появился в аудитории (по-видимому, решив таким способом проблему курсовой). Оставалась единственная надежда — занять пару долларов у библиотекаря.
— Эй, куколка, притормози! — Эринула прикурила и неспешно затянулась, прежде чем продолжить: — Может, номерок дашь? Буду в городе — кофе вместе выпьем. — Она тянула «кофе» бесконечно, перекатывая сигарету между ярко-красными губами, пока искала в сумочке ручку. — Хочешь, подвезу? Я сейчас как раз на Манхэттен.
Жизнь продолжает преподносить сюрпризы, думала я, шагая рядом с Эринулой к стоянке. Та болтала без умолку:
— Раньше у меня был БМВ. Сама не верю, что езжу на «форде». Дерьмо, а не машина. — Она открыла для меня дверцу.
Марка авто Эринулы меня не волновала — лишь бы оно довезло меня до дома к моменту, когда прибудет шофер с ценным пакетом от Миллиардера. Я устроилась на сиденье, захлопнула дверь и щелкнула замком ремня безопасности. Температура в салоне зашкаливала за тридцать градусов, и, пока мы плелись в длинной веренице машин, я чувствовала себя цыпленком на вертеле.
На перекрестке, где пришлось остановиться, машину облепили полуголые мальчишки с тряпками, бутылками с водой и угрозами вымыть стекла.
— Нет. Я сказала — НЕТ! — завопила Эринула. — Мелочи нет!
Она включила «дворники», затрясла кулаком, но ребята уже налегли на стекла. Эринула сдалась и выключила «дворники». Мальчишки с пустыми лицами трудились вовсю, пуская из бутылок струи, со скрипом натирая стекла, и закончили работу до того, как загорелся зеленый. Они требовали денег. Эринула протолкнула 25 центов в щелку чуть опущенного окна, постаравшись не коснуться чернокожего парнишки, норовившего сунуть костлявые пальцы внутрь.
— Сказала бы спасибо, да не за что. Слова «нет» не понимаете, парни?
Мальчишки не шелохнулись. Они требовали еще денег.
— Вот, дай им. — Я рассталась с последним долларом, который Эринула выкинула в окошко, уже срываясь с места.
— Идиотство. Платить за то, чтобы они обоссали тебе стекла. А что ты думаешь? У них же не вода в бутылках. Я тебе говорю — натуральная моча.
Пробки на дорогах, мальчишек, жару — Эринула все принимала близко к сердцу. Я же, при всем желании стать частью ее города, ощущала себя не более чем наблюдателем на обочине. Чтобы называться ньюйоркцем, одного месяца учебы на летних курсах и престижного адреса маловато.
— Ну какого дьявола кондиционер полетел в августе? Сдох бы в январе — без проблем! — ныла Эринула. Потом, треснув по рулю, издала вопль: — Оу-у-у, что я за жалкая мерзавка! Ну же, давай, скажи, что я жалкая гребаная мерзавка.
Я фыркнула, но согласиться не рискнула. И она ведь подшучивала над собой, поэтому ее нытье не так уж раздражало. Оставив в покое кондиционер, Эринула прикурила следующую сигарету и включила кассету с Хулио Иглесиасом.
— Парень, конечно, красавец, но что он поет? Только послушай: «Одна из тех девчонок, которых я любил». Мой бывший под этим подписался бы. Так и тянул ручонки к каждой юбке.