Десять писем
Шрифт:
– Для впечатлённого слишком слабые овации, – ответила я, склонив голову вбок. Неторопливым шагом он подошёл ко мне так близко, что моя голова коснулась его левого бедра.
– Девушка танцует вокруг ледяного принца и пытается растопить его холодное сердце, – с трудом сглотнув нервный ком в горле, пояснила я.
– Растопила?
– Нет.
Уголки его губ слегка дрогнули.
– Плохо старалась.
– Ну, если даже ты не остался равнодушным, значит, не все так плохо.
– Я хотел поговорить, – сказал он, игнорируя мою последнюю фразу. Окинув меня взглядом,
– Тебе не кажется, Алекс, что сейчас не самое удачное время для разговора, – тихо проговорила я.
Наши взгляды пересеклись в отражении. Он расслабленно стоял, сцепив руки за спиной, а я сидела возле него на коленях и смотрела ему прямо в глаза. Не знаю, что думал он. Я думала, что это до дрожи сексуальная картинка, которую хотелось вытатуировать на стенке моего головного мозга и периодически, как влюблённая дурочка, прокручивать перед сном. Мне это виделось до мурашек возбуждающе и наталкивало на далёкие от морали мысли.
Он протянул мне руку и, приняв её, я поднялась. Стоя на своих каблуках, я была практически одного с ним роста, что казалось крайне непривычным.
– Удобнее разговаривать, когда ты не на коленях, – интонация была максимально ровной, с отсутствием любых заигрывающих ноток.
Я впала в лёгкий ступор. Это флирт в исполнении Александра Миллера? Внутренняя стерва ошарашенно захлопала ресницами от двусмысленности, произнесённой им фразы.
– Ты прав, Алекс. На коленях обычно стоят не для разговора, – нервно протянула я, неосознанно облизывая пересохшие от волнения губы. В его глазах появился лихорадочный блеск, и я готова поклясться, что на какой-то краткий миг там пронеслось острое неконтролируемое желание.
Одна секунда. Одно моргание. И мимолётная вспышка похоти растворилась в пугающе бездонной глубине льдистых глаз. Словно моё воспалённое сознание придумало параллельную реальность, в которой стоящий передо мной Алекс смотрел на меня, испытывая непреодолимое влечение. С ощущением лёгкой досады я вынуждена была признать, что в существующей действительности маска раздражающего спокойствия и высокомерия была по-прежнему на законном месте.
– Хорошая попытка, Вивиан, – скривился он. – Но абсолютно безнадёжная. Я понимаю, отказаться от пагубных привычек сложно. Но не стоит путать меня с Уильямсом.
Упоминание Джеймса неприятно кольнуло.
– Ты знал?
Он свёл брови к переносице и задумчиво рассматривал моё лицо, мысленно пытаясь сложить нужный пазл, и когда у него получилось, его губы растянулись в широкой насмешливой улыбке, которую так и хотелось стереть с его надменной физиономии.
– А, ты о его невесте, – издевательски растягивая слова, сказал он, явно получая удовольствие от сложившийся ситуации. – Хлоя потрясающая. Вся такая милая и нежная. Уильямс её недостоин.
Я сжала руки в кулаки, но промолчала. У него снова получилось меня задеть. Я никогда не
Не услышав моих комментариев и открыто наслаждаясь произведённым эффектом, он продолжил:
– На мой взгляд, Джеймс больше подходит таким, как ты. Вы не будете требовать друг от друга верности. Насколько я слышал, вы с ним любили эксперименты, – он выжидательно уставился на меня, будто ждал официальных опровержений с моей стороны.
Стальной обруч из скрытой злости сдавил мою грудь будто тисками. Мне хотелось войны. Хотелось снять эти долбанные стрипы, от которых неимоверно затекли ноги и воткнуть каблук ему в самое сердце, если вообще до него возможно добраться сквозь толщу льда. Внутренняя стерва достала огнетушитель и жалостливо упрашивала остыть. Маленькая сучка была к нему неравнодушна и портила мне все планы.
– Смотря что ты подразумеваешь под экспериментами, Алекс, – сухо сказала я. – БДСМ, групповуха, что конкретно?
Он молчал. Молчал и прожигал меня своим убийственным взглядом.
– Если ты собираешься испепелить меня глазами, то спешу заверить, ничего не выйдет. Зачем пришёл?
Алекс ещё пару мгновений, очевидно, сомневался, стоит ли продолжать весь этот диалог, но потом его лицо расслабилось, и он абсолютно бесстрастным голосом сказал:
– Сегодня у Энди день рождения. В девять часов в Soho. Тебя отвезёт Рик. А прямо сейчас поднимись к отцу в кабинет, – и не дожидаясь моего ответа, быстрым шагом вышел из зала, оставив после себя длинный шлейф недосказанности.
***
Тяжёлые бархатные портьеры тёмно-зелёного цвета были плотно закрыты и не пропускали ни одного лучика света. В приглушенном свете позолоченных ламп обстановка кабинета выглядела по-настоящему царственно, а от количества вензелей на синих обоях рябило в глазах. Большую часть пространства занимал массивный т-образный стол из красного дерева, за которым по обе стороны от него располагались двустворчатые деревянные шкафы со стеклянными дверцами, полностью заполненные книгами. Между ними висела знакомая картина великого художника Караваджо – “Смерть Марии”.
Ричард утверждал, что это произведение поражало своей эмоциональной силой и добиралось до самых глубин его души. Во мне это трагичное зрелище всегда вызывало лишь скорбь. Я не знала, оригинал это или копия бесподобного качества, но купил он её сразу после смерти мамы, и с тех пор картина никогда не покидала стен этой комнаты.
В кабинете стояла абсолютная тишина, разбавленная лишь шуршанием листов бумаги, просматриваемых хозяином дома. Я оторвалась от созерцания этого позитивного творения и взглянула на Ричарда. Сложив документы в папку, он убрал её в ящик стола и, откинувшись на спинку кресла, обтянутого чёрной кожей, посмотрел на меня. Расслабленная поза никак не сочеталась с цепким взглядом холодных глаз. Рядом с ним всегда было странное чувство, будто он, прежде чем принять то или иное решение, ментально прощупывал почву.