Десять причин для любви
Шрифт:
Сияя широкой улыбкой, она повернулась к мистеру Валентайну. Улыбка получилась такой ослепительной, что тот явно растерялся.
— Какой прекрасный вечер! Не правда ли? — промолвила она, потому что так ей теперь и казалось.
— Э-э… да. — Он заморгал растерянно и бросил быстрый взгляд на Себастьяна, словно спрашивая у него разрешения. А может быть, проверяя, не прислушивается ли он к их разговору.
— Я так рада, что вы тоже здесь присутствуете, — продолжала она, восторженно разглядывая суп. Она проголодалась. Счастье всегда делало ее голодной.
— Я — самое последнее добавление. Так сказать, сверх программы.
— Не сомневаюсь, что леди Челлис очень довольна, что вы приехали. — Она снова улыбнулась. Просто не могла не улыбаться. — А теперь, мистер Валентайн, мы должны поговорить о более важных вещах. Я уверена, что вам известно множество ужасно неприличных историй о вашем кузене, мистере Грее. — Она наклонилась вперед, глаза ее сверкали. — Я хочу услышать их все.
Себастьян никак не мог решить, заинтригован он или разозлен.
Нет, не так. Его злили две вещи… Однако он тут же вспомнил, что никогда не теряет присутствия духа, а потому решил, что предпочитает интригу.
Он чуть не вмешался, когда Ньюбери в гостиной загнал Аннабел в угол, а увидев, как тот ущипнул ее, он уже представлял себе, с каким наслаждением даст дядюшке в глаз. Но в тот момент, как он уже почти приблизился, лицо Аннабел внезапно необычайно преобразилось. На миг ему показалось, что она перенеслась в какую-то далекую блаженную даль.
У нее был такой вид, словно она вдруг воспарила, стала невесомой…
Себастьян понять не мог, что такого мог поведать ей дядюшка, чтобы она стала поистине счастливой. Но было невозможно выяснить это у нее сию минуту, так как все двинулись на ужин.
Поэтому он решил, что если Аннабел не рассердилась на Ньюбери за его выходку, этого не мог делать и он.
За ужином она просто светилась, что крайне его раздражало, потому что сидели они на противоположных сторонах стола и к тому же сдвинутыми на два места относительно друг друга. Он не мог радоваться ее прекрасному настроению, так как не считал это своей заслугой. Создавалось впечатление, что она наслаждается своей беседой с Эдвардом. Себастьян обнаружил, что если он наклонится вперед и чуть влево, то сможет услышать почти половину того, что они говорят.
Он расслышал бы больше, если б не его соседка слева, леди Миллисент Фарнсворт, которая была почти совсем глухой.
Каким наверняка станет и он к концу вечера.
— Это утка? — проорала она, указывая на ломтик птицы, лежавший у нее на тарелке, которая действительно была уткой.
Себастьян нервно глотнул, будто это действие могло вытеснить из его уха ее пронзительный голос, и сказал что-то насчет того, что это и впрямь утка и она восхитительна. Хотя он ее еще не попробовал.
Старуха
— Я не люблю утку, — а затем — слава Богу, шепотом — добавила: — У меня от нее бывает сыпь.
Себастьян тут же решил, что, пока сам не постареет настолько, чтобы иметь внуков, знать ничего не желает о женщинах старше семидесяти.
Пока леди Миллисент занялась мясом по-бургундски, Себастьян наклонил голову еще чуть левее, пытаясь расслышать, о чем говорят Аннабел и Эдвард.
— Я — самое последнее добавление, — сказал Эдвард.
Себастьян понял, что тот говорит о списке гостей.
Аннабел одарила его — не Себастьяна, а Эдварда — еще одной ослепительной улыбкой.
Себастьян неожиданно для себя почти зарычал:
— Что?
И отдернул голову. Это был естественный рефлекс: он очень ценил свое левое ухо.
— Разве эта говядина не чудесна? — обратился он к леди Миллисент, указывая на мясо, чтобы не возникло недоразумений.
Она кивнула, сказала что-то насчет парламента и ткнула вилкой в картофелину.
Себастьян вновь посмотрел на Аннабел, оживленно беседующую с Эдвардом.
«Посмотри на меня!» — мысленно приказал он ей.
Она и не подумала.
«Посмотри на меня!»
Никакого эффекта.
«Посмотри…»
— Куда это вы все смотрите? — прервал его ухищрения старушечий голос.
— Восхищаюсь вашей прелестной кожей, леди Миллисент, — мгновенно ответил Себастьян. Он всегда быстро соображал. — Вы, наверное, тщательно следите, чтобы на нее не попало солнце.
Она кивнула и пробормотала:
— Я всегда тщательно слежу за деньгами.
Себастьян растерялся. Он вовсе не имел в виду ее финансовые проблемы.
— Ешьте говядину. — Она проглотила еще кусок. — Это лучшее, что есть на этом столе.
Он положил мяса себе. Но мясо требовалось подсолить. Вернее, ему требовалось взять солонку, которая по случайности стояла прямо перед Аннабел.
— Эдвард, — произнес он, — не мог бы ты попросить у мисс Уинслоу соли? — Пожалуйста.
Эдвард повернулся к Аннабел и повторил его просьбу, хотя, по мнению Себастьяна, не было никакой необходимости сопровождать ее взглядом куда-то ниже ее лица.
— Разумеется, — пролепетала Аннабел и потянулась за солонкой.
«Посмотри на меня».
Она передала ее Эдварду.
«Посмотри на меня!»
Получилось. Он послал ей самую свою ласковую улыбку, обещавшую тайные радости.
Она вспыхнула. От кончиков ушей до щек, до кожи ее груди, так прелестно сиявшей в обрамлении кружев ее лифа. Себастьян позволил себе удовлетворенный вздох.
— Мисс Уинслоу? — осведомился Эдвард. — Вам нехорошо?
— Все отлично, — ответила она, обмахиваясь веером. — Здесь несколько жарко.
— Пожалуй, вы правы, — промолвил он, покривив душой. На нем была рубашка, галстук, жилет и фрак… но он выглядел холодным, как снег. В то время как Аннабел, вырез платья которой был таким низким, что половина груди оказывалась на воздухе, только что сделала большой глоток вина.