Десять стрел для одной
Шрифт:
Надя улыбнулась, пролистала несколько страничек:
«Сегодня на завтрак была жареная картошка. Объедение! Папа умеет ее жарить. Потом очень здорово катались с ним на лыжах. Правда, горы были маленькие. К маме пришел дипломник, испанец. У него смешное и длинное имя Де Лас Касас Альфонсо Педро. 13 марта. Ирина Валентиновна сказала, что освобожденные от физкультуры должны мыть лестницу. Но почти все освобожденные сказали: «Что мы, нанялись?» И ушли. И я тоже. 14 марта. Сегодня концерт по абонементу в консерватории.
Надя зевнула, захлопнула тетрадку, вернула ее в сундук. Надо бы позвонить сестре, которая, на самом деле, ей совсем чужой человек. Сказать, чтобы забрала свои личные вещи. Там, в сундуке, и груда бумаг имелась. Письма, наверное. Их уж точно читать непорядочно. Хотя – волнуй это сестрицу, давно бы забрала.
Зато для Нади отцовская переписка – отличный шанс понять, что за человеком был ее родитель. Явно не самым обычным. Полное равнодушие к внебрачной дочке – и миллионное наследство. Сухая должность бухгалтера – и справочники по стихосложению.
Митрофанова наугад сунула руку в пачку бумаг.
На сером от времени и пыли листе всего две строки:
Меж двух огней, гиен и змей,Мой сад, мой милый, личный ад.Как-то плосковато.
Но Надя не стала засовывать листок обратно в гущу бумаг – положила сверху. Секунду подумала – и взяла всю пачку. А также все исписанные тетрадки. Не место им в сыром сарае. Отнести в дом и прочитать – когда будет время и настроение.
Поднялась на крыльцо. Снова протиснулась между двух кресел. Вот Полуянов бесхозяйственный! Чего стоило убрать еще вчера вечером! А теперь сиденья все влажные – утром выпала роса. И тащить тяжело. Но что делать? Отволокла в дом сначала одно, потом другое. Вернулась за табуреткой и подставочкой для ног.
А где ее плащ?
Она еще раз оглядела крыльцо. Заглянула в дом. На вешалке нет, на тумбочке в коридоре тоже. Может, в шкафу? Или на диване в гостиной? Или Полуянов куда-то сунул? Нет, не видно.
Опять вышла во двор, огляделась. Нету. Неужели украли? Но кто и как?
Забор – метра два, калитка и ворота были заперты. «Может, я его в машине забыла? Димке позвонить, спросить? Нет, Надя. Не дергай ты его. Здесь твой плащ был. На крыльце».
Она подошла к забору. Встала на бетонное основание и на цыпочках легко дотянулась до верхней кромки. Попробовала подтянуться – почти получилось. Да, не преграда для любого, кто чуть более тренирован.
Досадливо спрыгнула на землю. Вот тебе и мирный, дружелюбный поселок! Трех дней здесь не прожили – уже украли вещь. От «Максмары». А что дальше будет? Вломятся в дом?!
Настроение мгновенно испортилось. Да еще с соседнего участка вдруг раздалось отчаянное кудахтанье. Вопль, визг. Потом, кажется, свист топора (Надя
Митрофанова бросилась к дому. Но на пороге не удержалась. Притормозила, рассмотрела даму как следует. Вот это персонаж – только в фильме ужасов сниматься!
Очень светлая кожа неестественно гладко облегает полные щеки. Глаза подтянуты к вискам, словно скотчем. Губы пухлые, щедро подкачаны силиконом. И – внимание! – в крови. По шее тоже красная жижа течет.
Надя тихонечко отворила входную дверь, но скрыться не успела. Бабища отшвырнула топор, кинулась к забору, что разделял их территории, и заорала голосом унтера Пришибеева:
– Ты кто такая?! Что на чужом участке делаешь?!
Надя психанула:
– Орать на меня не надо!
– Да ты как разговариваешь! Воровка! Шваль! Гнида лобковая! – дама начала надуваться, будто индюшка в предчувствии драки. – Да я тебя сейчас на десять лет закрою! У меня муж – генерал ФСБ!
И сосисками-пальцами выхватила из кармана шелкового халата с драконами мобильник в красном, кровавом корпусе.
– Э… – Митрофанова растерялась. – Я вообще-то соседка ваша новая. Мне Кирилл Юрьевич Рыбаков этот дом завещал.
– Тебе?! – тетка раздулась еще больше. – А с какой стати тебе? Кто ты вообще? Риелторша черная? Или любовница его?
Наде стало смешно.
– Мужу своему позвоните. Пусть он по базам ФСБ проверит.
– Ты… Да как ты смеешь?!
Белые курочки наконец прекратили лихорадочно носиться по участку. Жались у дальнего угла забора, просительно поглядывали на Митрофанову – спаси, мол, нас!
– Давайте не будем ссориться, – миролюбиво произнесла Надя. – Я здесь абсолютно на законных основаниях.
Повернулась и пошла к дому.
И услышала в спину, очень отчетливо:
– Главная здесь я. А ты никто. Ноль.
Резко обернулась.
Тетка, так и не вытерев с подбородка кровавых разводов, стояла на прежнем месте и гаденько улыбалась.
«Надя, стоп! – приказала себе Митрофанова. – Ссориться ты все равно не умеешь. Вот и не берись».
Прибавила шагу, вошла в дом, захлопнула дверь. Взгляд упал на отцовское творчество – стихи лежали в коридоре на тумбочке:
Меж двух огней, гиен и змей…
Кажется, Надя понимала, о ком здесь речь. Две отвратительные соседки.
Одна – демонстративно не здоровается. Вторая – пьет куриную кровь и закатывает скандалы. Еще и плащ украли. Как там в стишке? «Мой личный ад»?
И мигом пропало очарование. Может, и не выпалывать одуванчики? А продать отцовское наследство – и купить дачу в более дружелюбном месте? Не зря говорят: ничего хорошего даром не достанется.