Десять тысяч часов
Шрифт:
комнате двух девочек.
Глава 3
Проветривание в горах пошло Сабире на пользу, единственное, что её беспокоило — сухость во рту, однако от такого недуга есть прекрасное лекарство: девушка залпом выпила стакан воды. Самочувствие улучшилось очень кстати: нужно было сдать анализы. Не очень-то хотелось писать в баночку, пока руки трясутся.
Когда Сабира вошла в свою комнату на импровизированной тумбочке (или, по правде, на обыкновенном металлическом мини-боксе) стояло несколько небольших ёмкостей, на каждой из которых
Когда девушка «сделала все дела», то сразу упаковала анализы так, чтобы спокойно донести их до больницы. Но, прежде, конечно, нужно поесть. Сабира подошла к холодильнику и дернула за дверцу, та не поддавалась. Сканер снова барахлил и не мог быстро считывать показатели жильцов. Сплошные муки. Но даже такой дешёвый холодильник всё же лучше, чем никакой. Через две минуты сканер смог считать данные Сабиры, двери разблокировались, и девушка увидела поднос со своим именем. Там лежали два тюбика и стакан воды (видимо, ещё сушит). Сабира прочитала надписи — капуста и овощной салат.
— О нет, серьезно. И это все, что ты мне дашь? Как этим вообще можно наесться. Что за код в тебя встроили… — Девушка выдавила в рот два тюбика сразу, но ничего не почувствовала, жижа мгновенно пронеслась внутрь её организма. — Неужели это все калории, которые я заслужила сегодня?
Девушка вспомнила самсу, и тепло пробежалось по её голодному желудку. Вот бы взять ещё у Лоика, однако времени совсем не осталось, пора было идти к доктору Хаиту. Сабира двинулась в больницу в ужасном настроении.
***
Врач встретил девушку очень бодро и повел сразу же делать рентген мозга, после которого удалился, предварительно положив Сабиру в палату. Девушку это не удивило, она морально настраивалась на операцию. Обычно у неё всегда с анализами всё хорошо, поэтому чип изымали в тот же день, что и проводили обследование. Тянуть резину — терять деньги. А боссы этого терпеть не могли.
Пулат тоже лежал в палате, хотя Сабира его не сразу заметила. Он всегда был тихим, но когда спит — вообще мертвец. Судя по повязке на голове, ему уже удалили чип, и теперь его ждет «жизнь с чистого листа»… Опять.
Сабира погрустнела, ей большего всего не хотелось прощаться со своим нынешним чипом. Голос внутри говорил ей, что теперь как раньше ничего не будет. Хотя она уже много раз проходила эту процедуру, и вся её жизнь была закольцована. Девушка ходила по кругу по 4 месяца — и каждый раз одно и то же. Но сейчас она смотрела на небо, оглядывала палату, наблюдала за безмятежным Пулатом. А душа её словно играла какую-то очень грустную музыку, незнакомую ей, но по ощущениям хорошо известную где-то в другой жизни…
Дверь распахнулась. Вошёл доктор
— Здравствуй, Сабира.
— Здравствуйте.
— Я удивлен, у тебя очень хорошие анализы.
— Почему? У меня всегда хорошие анализы.
— Ну, знаешь, — врач потёр затылок и неловко поправил халат, — Игнат Попов тут сообщал, что у тебя на днях случилась сильная игровая ломка…
— Он драматизирует, лёгкое наваждение, но сейчас, как вы видите, всё прекрасно.
— Кхм, да. Ну, я думаю, что можно проводить операцию уже сейчас, если ты согласна.
— Да, давайте.
Доктор Хаит поставил Сабире капельницу и ввел препарат. Мгновенно расслабились пальцы, через две минуты девушка уже не могла сжать руку в кулак. Тело становилось ватным. Сабира чувствовала себя растекающимся джемом.
Она не помнила, как санитары переложили её на каталку, и не слышала, что говорил врач, однако девушка почему-то хорошо запомнила озадаченного Пулата, он внимательно наблюдал за ней. Его привлекли слова, вылетающие из-под пьяного языка Сабиры. Ей вспомнился большеглазый мужчина, который просил о помощи. Такие глаза у него были, прямо как у Пулата — красивые, янтарные. Вновь в голове заиграла заунывная песня о том, что с этих пор всё навсегда изменится.
***
Сабире снился странный сон. И самое странное в нём было именно то, что она осознавала — всё происходит в её сознании, хотя ощущения были такими яркими, словно она находилась в игре. Стояла сейчас в шлеме на врлока и видела бесконечную равнину.
К слову, равнина была непростая. Под ногами девушки была черта, обозначающая государственную границу. Сабира стояла у самого заграждения из колючей проволоки и не шевелилась. Ей стало страшно, что кто-то уволочет её отсюда силой. Ей нравился её дом. Она любила свою маленькую и гордую страну, любила почти болезненной любовью, словно если оторвать от этих гор, то Сабира разобьётся на маленькие кусочки.
Хотя тем же нутром девушка ощущала, что не тот, ах не тот Таджикистан, которым он должен быть. Словно все краски из него высосали, все песни приглушили, всех людей обезличили. И рвалась обида из груди девушки. Она в общем-то и не знала, а каким должен был быть Таджикистан. Но чувствовала, кровь внутри бурлила, желая ей приоткрыть истинный облик любимой страны.
Сабира взглянула под ноги, на земле бесновались черви: они ползали вокруг девушки, напоминая завистников и бесчестных людей, которые то и дело плетут разные интриги. Сабира поморщилась и хотела уйти от них, да только путь назад в Таджикистан закрыли. Теперь только перелазить через заграждение и идти в неизвестность, где её мог ждать только холод чужой страны.
И снова он. Ворвался взрослый мужчина: ещё не старик, но уже близок к этому. Он смотрел и смотрел на Сабиру, беззвучно повторяя: «Он должен найти игру, чтобы спасти себя. Его хотят убить».
После наступила темнота. Девушка проваливалась в глубокий сон, и оттуда поднималась эта песня. Тутутуутууууууту-ты-ты-ты-тыыыыы…ты.
***
Девушка резко открыла глаза и поморщилась. Яркий свет ударил в лицо. Она пощупала свою голову — бинты, значит, операция прошла, и всё хорошо. Но после сна ещё долго не проходило чувство тревоги.