Десятое Блаженство
Шрифт:
Наташа отстегнула подвеску, и протянула мне.
— Те самые серые камни… Князь Витгенштейн купил эту вещь у Денисова-Уральского… Только автор «Лезвия бритвы» немного напутал. Я читала пролог, там он пишет, что подвеску украшал ярко-желтый топаз, а это неверно… — Талия проговаривала слова замедленно, словно оттягивая неизбежное признание. — Тот ювелир… Он использовал только русские самоцветы, а желтые топазы добывают в Бразилии. Здесь вот — уральский гелиодор. Красивый, правда? Его еще «золотым бериллом» называют…
Я задумчиво держал украшение на ладони, покачивая так, чтобы слабый свет костра преломлялся
Давняя тайна Наташки, мучительная для нее, взволновала меня. Войти в соприкосновение с живыми героями любимой книги! Каково? Ты-то держал их за прекрасную выдумку, а они — живые, чувствующие радость и боль!
Сдерживая эмоции, я жадно внимал Наташе.
— Мама реально приехала в Ленинград… году так в пятьдесят пятом — поступать в ЛГПИ, где ей и промыл мозги «археолог» Вильфрид Дерагази, — проговаривала подруга голосом, немного отстраненным, словно вчуже. — Он тогда добыл для мамы липовый паспорт на имя Натальи Павловны Черных, и велел втереться в доверие к Мстиславу Иверневу… Проникнуть к нему на квартиру и похитить дневники его отца, умершего в блокадном сорок втором.
А дальше, как и в романе, что-то в сказочке пошло не так. Мстислав Максимилианович понятия не имел, что был паранормом, а «Тата Черных» тем более не знала про доставшуюся ей по наследству «закладку» в геноме. Факт в том, что, лишь встретившись взглядами, они оба испытали дофаминовый шок такой силы, что противостоять ему было невозможно…
Я молча кивнул, отлично помня ту нещадную тягу к Наташе, что мучала меня. Мои ноздри дрогнули, словно улавливая чудный аромат «кофе по-бедуински». Какое счастье, что Наташа переложила тогда запретные прянности! Или дело вовсе не в «эликсире любви»?..
Талия вытянула руки к костру, вяло пошевеливая пальцами — ветерок из Негева долетал зябкий.
— Дерагази, узнав, что «Тата» реально влюбилась в Ивернева и собралась замуж по липовому паспорту, пришел в бешеную ярость, стал маме угрожать, гад такой… Ясное дело, «Тата» вынуждена была бежать, перед этим рассказав всю правду Евгении Сергеевне, матери Мстислава…
Гибко изогнувшись, «златовласка» разворошила костерок гибкой веткой, затем и ее бросила на угли. Вспыхнули синие огонечки, глодающие лозу.
— Через пару недель, когда мама вернулась в родные пенаты, выяснилось, что её скоротечный роман с Иверневым без последствий не остался… — Ната слабо улыбнулась. — Родилась я. А дальше всё развивалось совсем по иному сценарию — никакой чёрной короны итальянцы не нашли, а Вильфрид Дерагази неожиданно исчез, вместе с украденными «серыми камнями»…
— А Мстислав? — выдохнула Инна, кругля глаза. — Он искал твою маму?
— В романе — искал, — с горчинкой улыбнулась Талия, и вздохнула. — Мамулька, убедившись, что «гипнотизёр» реально не вернётся, и ни мне, ни ей самой ничего не угрожает, написала Иверневу в Ленинград, но он так и не смог простить «Тате» её обман, хотя факт своего отцовства не отрицал. Только году в семьдесят пятом году я, послушав маму, взяла фамилию отца. Ему самому это уже было безразлично, он пятью годами ранее пропал без вести во время экспедиции… где-то в горах, на границе с Ираном и Афганистаном… Вот только похвалиться
— Она умерла? — тихонько спросила Рита.
— Мамулька — паранорм, — грустно улыбнулась Наталья Мстиславовна, — она и в сорок два выглядела, как студентка третьего курса. Мама погибла. В аварии…
Наташа замолчала, а Инна, погладив ее по рукаву куртки, прошептала жалостливо:
— Бедненькая…
Внимательно глянув на Дворскую, я подпустил к губам скупую улыбку.
— А ведь ты меня обхитрила, Наташка, когда уверяла, будто программа «АмРис» — творение целой группы из Новосибирска. Каюсь, поздно я исходники «АмРис» просмотрел, и не сразу понял, что писал один человек, а не несколько! У каждого разработчика свой стиль, своя манера написания программного кода, а уж со вставками на ассемблере… Там вообще всё индивидуально. А мне, видать, дофамин вконец синапсы залил! Вместо того, чтобы тащить гениальную блондинку в МГУ, на вычтех пристраивать, я ее в секретаршах мариновал, дурака кусок… Колись, давай! Ты ведь сама писала прогу? На коленке, в перерывах между вызовами «скорой»?
Я нарочно взял путанный, прокурорско-адвокатский тон, чтобы смягчить скорбь и тщету воспоминаний.
— Ну… да, — созналась Талия. — Мне было очень стыдно, только… А как еще? Хвастаться, что ли?
— Не хвастаться, а гордиться! — с чувством парировала Рита.
Вместе с Инной они подсели поближе, обнимая Наташу.
А я, как человек черствый и лишенный «романтизьму», решил, что к этой «сцене из семейной жизни» очень подошел бы сентиментальный, умилительный смайлик…
Легли мы поздно, и угомонились не сразу. Последний костер полуночников догорал, засвечивая полог палатки.
— Хорошо, хоть не шумят, — зашептала Рита, тискаясь.
— Не говори…
— А тут точно нет всяких… этих… букашек-таракашек?
— Да какие тут букашки… Так, скорпионы, разве…
— Ми-иша!
Тут за входом замаячили тени, «змейка» зашуршала вниз, и к нам забрались Наташа с Инной, держа в руках одеяла.
— Пусти-ите переночева-ать!
— Хотите, чтобы помощника режиссера обвинили в аморалке? — кротко вопросил я.
— Нам хо-олодно! — заныла Инна. — И Наташка с меня постоянно одеяло стаскивает!
— Вот на-аглая… Миш, ну пусти-и! Мы только на одну ночку, правда-правда!
— Да ложитесь уж, — проворчала Рита, улыбаясь.
Подруги захихикали, завозились… Наташа живо залезла ко мне под одеяло, крепко прижимаясь «нижними девяноста», и стихла.
Покой длился недолго.
— Ната-аш! — громким шепотом позвала Инна. — Спишь?
— Не-а… — глухо отозвалось у меня под боком.
— Получается, что история твоей мамы — главная в «Лезвии бритвы»?
— Ну-у… Я бы так не сказала. Там же еще, вроде, о том индийском скульпторе, о докторе Гирине… Хм… Только сейчас до меня дошло, что нашего моремана зовут точно так же — Иван Родионович Гирин!
— Совпадение, наверно… — неуверенно молвила Хорошистка.
— Образ Гирина в романе — сборный, — подала сонный голос Рита. — Прототипом, насколько я помню, был ленинградский профессор Алексей Петрович Быстров, а внешность его Ефремов списал с итальянского актера Амедео Наццари, только мафиозные усики «сбрил»…