Детектив Франции Выпуск 2

Конти Жан-Пьер

— Это возвышенно! — отвечаю я.

— Естественно, здесь некоторое преувеличение, — говорит он. — Их ведь не уничтожают в прямом смысле.

Мы подходим к большому, покрытому скатертью столу, на котором поблескивают стаканы, бутылки, лед и всякое другое, что заставляет нас неотвратимо думать о выпивке. Проходящие мимо парочки не обращают на нас ни малейшего внимания.

— Я делаю для людей много всяких пустяков, — продолжает Шутц. — Разумеется, я не ограничиваюсь выращиванием детей в колбах — это мелочи. Я воспитываю их тело и ум, а затем выпускаю

их на природу. Или же делаю своими помощниками. У меня есть серьезные успехи. Например, звезда Лина Дарделл… Это мое произведение. Именно поэтому нигде нельзя прочесть ее биографию. Десять лет назад она была еще в колбе. Ускоренное старение, это проще простого. Временная акселерация в необходимом ритме, ускоренное окисление, и все пошло само собой! Важный момент — это селекция… Потому что, несмотря ни на что, еще очень много брака… шестьдесят процентов примерно…

— И много у вас подопечных, ставших знаменитостями? — спрашивает Майк.

Шутц смотрит на него.

— Дорогой мой Бокански, если бы вы в этом сомневались, вас бы здесь не было.

— Вы ошибаетесь, — уверяет Майк. — Ничего из того, что вы рассказали, я не знаю…

— Полноте… полноте. — иронизирует Шутц. — Представьте себе, я в курсе.

Он поворачивается ко мне.

— Вот уже пять матчей команда Гарварда проигрывает Йелю, — говорит он.

— Футбол? — спрашиваю я.

— Да. Пять матчей подряд. Это уже кое — что. И почему?

— Потому что Гарвард слабее.

— Нет, — объясняет Шутц. — Потому что команда Йеля сильнее. Команда Гарварда — лучшая в Америке, но команда Йеля вышла из моей лаборатории.

Он ухмыляется.

— Только это еще нужно доказать, что и является причиной визита Майка Бокански и Энди Сигмена ко мне в Сан — Пинто. Сколько вы получили от Гарварда, чтобы все перетряхнуть в моем доме? — продолжает он, обращаясь к Майку.

— Нисколько, — отвечает Майк. — Клянусь честью.

— У вас нет чести, — говорит Шутц, — И это вас ни к чему не обязывает.

— Я здесь совсем по другому поводу, — говорит Бокански. — Речь идет не о спорте. Вы это прекрасно знаете.

— А, — говорит Шутц — Если вы говорите загадками, я вас больше не слушаю. Пойдемте, посмотрим моих внучек, мы и так потеряли много времени. Если вы уделите мне всего лишь час, я вас оставлю в покое.

— Послушайте, — возражаю я. — Я в буквальном смысле разваливаюсь на части. Всего лишь двадцать четыре часа назад я был абсолютным девственником, и, уверяю вас, я жалею об этом времени С восьми утра я не могу остановиться.

— О, — говорит Шутц, — одним разом больше, одним меньше… Пошли…

Мы проходим анфиладу огромных светлых комнат; большие окна выходят на море, существование которого смутно представляешь себе ночью. Утро еще только — только занимается. Наконец перед нами лестница, ведущая вниз.

— Опять под землю? — говорю я.

— Там очень хорошо, — отвечает Шутц. — Постоянная температура, отличная звукоизоляция, безопасность…

Мы углубляемся в земное чрево — надо сказать, весьма аккуратное, с надраенными трубами.

Доктор идет впереди, Майк за ним, я завершаю процессию.

— Вернемся к нашему разговору, — говорит Майк. — Меня интересует: кто такой Поттар?

Шутц не отвечает и продолжает идти как ни в чем не бывало.

— Вы слышали о Поттаре? — настаивает Майк. — Рок, вы знаете Поттара?

— Ну да, так же, как и все, — отвечаю я. — Я читал его статьи. Но ни разу не видел.

— Никто не знает, кто такой Поттар, — продолжает Майк задумчиво, словно размышляет вслух. — Но за Поттаром двадцать миллионов американцев, и они готовы повиноваться ему, как только он подает знак. А Каплан?

— Я знаю, кто такой Каплан, — говорю я. — Это он недавно вел кампанию против Кингерли.

— Каплан появился в политическом мире четыре года назад, — продолжает Майк. — И он развалил все проекты Кингерли, человека, который уже двадцать лет компрометирует себя. Мы ничего не знаем о Каплане… Но если сравнить теории Каплана и Поттара… удивительная вещь.

— Я не особенно интересуюсь политикой, — замечает Шутц.

Мы продолжаем идти по бесконечным коридорам. На полу — толстая розовая ковровая дорожка, хромированные бра освещают проход.

— Каплан и Поттар нравятся толпе, — продолжает Майк. — Они красивы, умны, очаровательны… но они играют в опасную игру. Они угрожают безопасности Соединенных Штатов.

— Возможно, вы правы, — говорит Шутц. — Но повторяю вам: меня это мало интересует. Прежде всего, я эстет.

— Каплан и Поттар — ваши произведения, — заключает Майк холодно.

Молчание Шутц останавливается, и леденящий взгляд его серых глаз устремляется на Майка.

— Послушайте, Бокански, — говорит он. — Избавьте меня от ваших шуток. Поговорим о чем — нибудь другом. Очень вас прошу…

— Ладно, — говорит Майк. — Не буду настаивать. Но не ждите, что я поверю, будто вас интересует только физический облик людей. Я прекрасно знаю, что трое из пяти опасных для нынешнего правительства политиков воспитаны и ориентированы вами… Впрочем, мои поздравления — ваша система безупречна.

Шутц заливается смехом.

— Послушайте, Бокански. Я было уже совсем рассердился, но вы говорите об этом так серьезно, что я вас прощаю. Я, Маркус Шутц, иду на подрыв всех сфер общества, чтобы наложить лапу на рычаги управления!? И потом, дорогой мой, вы, верно, шутите. Да я на своем острове все равно что некоронованный король, я предаюсь своим опытам в полной безопасности.

— Не будем больше об этом, — говорит Майк. — Где ваши девочки?

— А! — соглашается Шутц. — Так — то оно лучше. Мы уже пришли.

Он пропускает нас в просторную комнату, в центре которой находится письменный стол. Он подходит к нему, выдвигает наполненный карточками ящик и начинает их перебирать.

— Так, — говорит он. — Залы 309 и 310. Я позову их, и через час вы свободны… Свободны в том плане, естественно, что можете убраться отсюда, так как я, конечно, люблю юмор, но до тех пор, пока он не переходит некоторые границы.