Детектив Франции. Выпуск 7 (сборник)

Виан Борис

Он пристально смотрит на меня, как бы пытаясь определить, вру я или нет, но моя внешность достаточно убедительна. Тогда он склоняет голову и испускает странный вздох.

Оглядываюсь. Все вокруг покрыто пылью. Жалкие предметы мебели буквально рушатся под грудами ненужной бумаги. По всем видимости, эта заброшенная типография была куплена по одной-единственной причине, мне уже достаточно известной.

— Так, значит, это здесь печатают те красивые радужные бумажки? — осведомляюсь я. — А где же бумага

из Лиона?

— Вам надо, вы и ищите, — бурчит человек.

— Незачем, — отрезаю я. До меня кое-что начинает доходить. Главой банды, конечно, была моя синяя Джоконда, считавшая себя Жанной д'Арк и Аль Капоне в одном лице. Однако мой приятель Компер и метис, похоже, решили, что могут справиться и без нее, и часть бумаги, полученной в результате первой катастрофы с грузовиком, попросту прикарманили. Видно, решили, что на двоих им хватит, а потом можно и завязать. Поэтому операцию в Ла Гриве метис попросту провалил. Собственно, впервые эта мысль пришла мне в голову, еще когда я разглядывал его труп. Он выключил детонатор — поэтому грузовик остался цел, да и ваш покорный слуга Сан-Антонио не вознесся к праотцам. Бедная моя мышка, видно, она что-то в нем перекрутила, что и вызвало взрыв.

— Вчера вы все были в Лионе, — медленно говорю я. — Три Гроша доложил, что кто-то побывал в вашем тайнике, вы запаниковали и пошли проверить. Обычно вы складывали там деньги перед тем, как переправить их за границу. Однако на сей раз там оказался рулон бумаги — тот самый, который заначили от вас Компер и метис. В тот же день вы получили еще одно доказательство измены Компера — узнали, что он заявил о краже своей «ДС». Он был не прочь заниматься сбытом продукции, но ему вовсе не понравилось, что крошка Болуа втягивает его в чисто гангстерские операции. Вот он и решил, что, заявив об угоне машины, прикроет себе тыл. Однако вышло наоборот. Вы его вызвали в подвал и предъявили счет. А теперь его предъявляю я. Последний акт, мой храбрый убийца. Осталось подвести итоги.

Я двигаюсь к нему, чтобы надеть наручники, и… испытываю одно из сильнейших потрясений в моей богатой событиями жизни. Этот сморчок делает кульбит. Стадо быков мне было бы не так трудно принять на себя, как этот удар в грудь. У меня перехватывает дыхание, я перелетаю через типографский станок, врезаюсь спиной в стену и сползаю на пол. Ощущение такое, будто по мне прошелся полк польской кавалерии. Земной шар подо мной качается, как на приливной волне; красное облако заполняет мой мозг.

Не давая мне опомниться, он вновь взвивается в воздух, и оба каблука снова с силой опускаются мне на грудь. Я изнемогаю, внутри все горит, в голове вспыхивают и гаснут бенгальские огни.

Черт, недооценил я парня! Надо же — позволить взять себя на такой дешевый прием. А теперь конец — мускулы словно ватные,

мозг в штопоре. Как сквозь сон вижу, что эта падаль лезет в карман. Что-то вытаскивает. У меня еще хватает сил сообразить, что это не что иное, как пистолет. Он спускает предохранитель и передергивает затвор. Потом направляет пушку на меня. Я успеваю заметить, что его палец шевелится на курке, и мысленно говорю вам, друзья мои: до свидания всем. До встречи там, наверху!

Сухой треск. Я закрываю глаза, моля Бога, чтобы этот подонок прицелился поточнее.

Потом я их открываю. Парень лежит у моих ног с проломленным черепом. Над ним, совершенно одуревший, стоит Дюбон.

Сначала я решаю, что у меня бред. Но это действительно Дюбон, лоб у него в поту, глаза вылезли из орбит, а в руках здоровенная железная плита. Надо быть настоящим быком, чтобы поднять эту штуку. Но Дюбон крепче быка.

— Эх, ты! — вздыхает он. — Железный человек, парень-кипяток…

Потом наклоняется и принимается делать мне искусственное дыхание. Черт, как приятно снова дышать!

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю я, когда ко мне возвращается способность говорить.

— Спасаю дураков-сыщиков, попавших впросак, — серьезно объясняет он. — Я-то думал, ты уже трясешься в парижском поезде.

— Который час?

— Девять.

— Тогда я там скоро буду. Но, надеюсь, сначала ты объяснишь…

— Как я сюда попал? От злости. Когда ты сказал, что возвращаешься в Париж, на меня, понимаешь, тоска навалилась.

— Знаю.

— Я сказал себе, что надо быть последним слабаком, чтобы бросить дело в двух шагах от цели.

— Не себе, а мне.

— Неважно. Короче, я решил сам довести его до конца.

— Надо же…

— Перестань издеваться, подонок! — внезапно рычит Дюбон. — А то я доделаю то, что не успел этот сопляк!… Короче, для начала я позвонил той малютке из почтового отделения Сэнт-Альбано, чтобы узнать, нет ли новостей. Сослался на тебя. Не знаю уж, что ты там с ней делал, но твое имя действует на нее магически.

— Пропусти и вали дальше.

— Девчонка увидела в газете фото твоего метиса, изображающего чучело, и узнала спутника дамы в синем. Потом вспомнила, что он однажды звонил в Гренобль. Посмотрела по своим карточкам и нашла номер. Дала его мне. И вот я здесь!

— Надо сказать, вовремя. Я оказался здесь таким же образом.

— Она сказала, что ты ее никогда не забудешь, — говорит Дюбон.

— Кто?

— Да эта, почтарша. Думаю, она права. В конце концов, именно благодаря ей ты остался жив.

…Когда я вхожу к боссу, он делает каменное лицо.

— Ну как, приступ аппендицита прошел? — бесцветным голосом бормочет он.

— Ложная тревога, шеф. Всему виной томатный соус.