Детектив Клуб - 2 (Сборник)
Шрифт:
Затеплился крохотный костерик из собранного Леверьевым валежника. Запахло дымом. Весело потрескивали сучья.
— Сейчас перекусим, — сказал Ефрем Пантелеевич, доставая из кармана сверток с остатками зайчатины.
— Только бы до тракта добраться, а там прямо в больницу тебя доставим…
— Сначала в милицию, — слабым голосом сказал Шепелев. Рядом на снегу сидел Леверьев.
— Отчего вездеход сгорел? — пристально посмотрел на водителя Ефрем Пантелеевич.
— Хвоя между брезентом и выхлопом, однако, загорелась.
— Хвоя, — неодобрительно передразнил таежник, — чего ж ты глядел? За один день, поди, не набьется…
Леверьев молчал, ковыряя снег ногой.
За спиной хрустнула ветка. Шепелев обернулся
— Не смотри так, зенки повылазят! — хрипло, с угрозой пробасил подошедший.
Из- под мохнатой шапки на Шепелева смотрели злые глаза.
— Все ж довелось нам с тобой встретиться, оперок!
Не ожидал?
— Рановато тебе, Фоменко, по тайге гулять. Или я ошибаюсь?
— Не ошибаешься, только бог не фрайер… — подошедший кивнул в сторону Леверьева. — Отскочи, парень, в сторону. Вон к тому дереву, — он показал глазами на отдельно стоящую лиственницу. — У меня с тобой делов нет.
Леверьев нехотя поднялся и ушел к указанному бандитом месту. Шепелев проводил Леверьева долгим взглядом.
— Не паскудь оружия, — обратился к Фоменко таежник. — Не бери грех на душу, Матвей. Я ведь твои следы еще там, около избы, признал…
— И ты, Ефрем, отвали в сторону. Мне с опером пообщаться надо.
Таежник медленно отошел на несколько шагов.
— Взял золото из подвала? — напрямик спросил Фоменко.
Шепелев, набычившись, молчал, глядя на своего бывшего подопечного.
— Что молчишь? Может, оно у тебя, Ефрем?
Таежник молча глядел на Фоменко. Бандит нехорошо улыбнулся и направил ствол карабина в сторону Леверьева.
— Тогда у тебя?
Тот съежился при виде наведенного карабина и, вспомнив про единственный патрон, кивнул в сторону Шепелева.
— У него!
— Давай, опер, червонцы, и топайте дальше. Гарантирую, что больше мы с тобой не встретимся ни на том, ни на этом свете…
— Куда уж мне, Фоменко, такими руками в карман лезть… — Шепелев поднял над головой обмотанные шарфом руки, грустно улыбнулся. — Обгорел сильно, видишь, как получилось… Бери сам. — Он кивнул на карман куртки.
— Нашел дурака, — осклабился Фоменко. — С тобой с трех метров только и можно общаться. — Он махнул рукой старику. — Давай, Ефремушка, работай, я понимаю, ты задержанный… Все одно тебе срок тянуть, аль со мной пойдешь?
Таежник задумчиво потеребил бороду, медленно подошел к Шепелеву. Тот глазами показал на правый карман куртки. Ефрем Пантелеевич достал из него тряпицу, развернул и с сожалением бросил коробку прямо под ноги Фоменко. Коробка скользнула в сторону и зарылась в снег.
Бандит медленно, не спуская наведенного на Шепелева карабина, наклонился, и в этот момент уполномоченный, одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, сбил его с ног, с хрустом обрушив при этом обожженные кисти рук на его голову.
— Ах ты, — прохрипел Фоменко, пытаясь выкарабкаться из-под оперативника. — Убью, сволочь!
Подоспевший Ефрем Пантелеевич отбросил в сторону карабин, медвежьим обхватом обнял Фоменко, оторвав его от земли, с силой швырнул на землю и придавил своим могучим телом.
— Где у тебя браслеты? — Ефрем Пантелеевич, тяжело дыша, повернулся к лежавшему на снегу и изнемогавшему от боли Шепелеву.
… И снова они шли. Впереди маячила понурая фигура Фоменко. Опираясь на плечо Ефрема Пантелеевича, ковылял Шепелев. Таежник, придерживая одной рукой карабин, другой цепко обхватил пошатывающегося оперативника. Сзади, помахивая веткой, шел Семен.
— Слухай, Шепелев, — повернулся лицом к нему старик, — звать-то тебя как? Неудобно — все опер да опер…
Шепелев, едва разжав зубы, назвал себя.
— Александра Никитич, — повторил таежник. — Терпи, сынок. Видишь, огни мелькают? На тракт выходим. Значит, все в порядке,…
Татьяна
Такого сволочного утра я уже давно не помнил. Вчерашний день выдался на редкость насыщенным по части возлияний. Человек я тренированный и здоровый физически, но даже мне, с некоторой подготовкой, стало муторно, особенно после того, как в конце дня заявился Валентин с объемистой коробкой — купил-таки видеомагнитофон, одолел финансовые трудности и, как честный человек, выставил угощение. Поэтому голова у меня не то чтобы сильно, но трещала. Я вспомнил своего шефа, который по поводу любой головной боли говорил, что пить надо чистые напитки. С тех пор как мы с женой, официально не оформив развод, жили в одной квартире как соседи, я все делал сам. Впрочем, и не будучи соломенным вдовцом, я частенько самостоятельно готовил завтраки. Было бы из чего. Сегодня, заглянув в холодильник, я с грустью заметил, что все мои припасы кончились, потому что по безалаберности начисто забыл о хлебе насущном. На выделенной мне полке в кухонном столе сиротски стояла поваренная соль рядом с повидлом, судя по окаменелости, очень давнего происхождения. Здесь же валялась четвертушка хлеба — об дорогу не расшибешь. На него бы и мышь не позарилась. Оставалась, правда, какая то пайковая крупа, но не кашу же мне варить поутру, с бодуна?! Надо было идти на поклон к жене. Желудок укоризненно урчал, сетуя и жалуясь мне же. Он живо чувствовал разницу и скучал по налаженному домашнему очагу и по тем припасам всякой всячины, что заготавливала моя добычливая супружница. Только сумасшедший в наше время не делает припасов. Или самоубийца. Меня, скорее всего, можно было отнести к первой категории, потому что я работал в уголовном розыске, в отделе по особым… хотя, думаю, это неважно. Завтракая милостью своей жены, я всерьез подумывал о том, что надо бы, в конце концов, выяснить с ней отношения. Или замириться, или развестись к чертовой матери. Заниматься ни тем, ни другим мне было некогда, а главное, не особенно хотелось. Сегодня первый раз выпал снег, резко похолодало, и, наверное, по этому случаю отключили горячую воду. День начинался таким образом, что ничего хорошего ожидать не приходилось.
Я знаю за собой дурацкую особенность. Стоит повалить первому снегу, как у меня появляется тоскливое настроение, неотвратимое, как любой физиологический процесс. Я занимаюсь самоедством и прикидываю: и это не успел, и то опоздал. Подвожу итоги, одним словом. Откуда взялась эта вредная привычка, я не помню. Подозреваю, что, несмотря на свою профессию, у меня была душа тонкого лирического поэта, а может, как всякий непутевый мужик, я тосковал по упорядоченной жизни. Это настроение прорывалось наружу в самое неподходящее время и требовало к себе уважительного отношения. Пренебрегать им я бы сам себе не посоветовал.
Чтобы встряхнуться, нужна была разрядка. Я надеялся на что-то чрезвычайное, но то, что ожидало меня впереди, переплюнуло все самые смелые предположения, будь они у меня тогда.
На работу я выехал минут на десять раньше обычного времени, но это вовсе не означало, что доберусь туда вовремя. Мой «жигуленок» давным-давно нуждался в починке, но дать ему настоящий, хороший ремонт я не мог: мне всегда не хватало двух-трех часов в день, чтобы жить по-человечески. И денег.
Недавно мой начальник, выслушав про очередное дорожное происшествие, съязвил: «Слушай, Агеев, мне кажется, в следующий раз, судя по тому, как развиваются события, вместо тебя в отдел принесут мешок с костями, и это будет все, что от тебя останется». Мой шеф, конечно, несколько сгустил краски: в таком случае могут вернуть лишь джинсы с кроссовками — это будет профессиональным подходом к делу. Впрочем, отдаю должное, с юмором у него полный порядок, но он был недалек от истины. Правда, и выполняя свои непосредственные обязанности, я мог закончить с таким же результатом.