Детектив на исходе века (Российский триллер. Игры капризной дамы)

Трахименок Сергей Александрович

Удар сделал его ко всему не чувствительным и равнодушным. Он медленно опускался на дно и уже коснулся рукой придонного ила, как вдруг какая-то сила вытащила его на поверхность и на берег, где он мог дышать, а следовательно, жить.

Он хорошо помнил, как кто-то ругался над ним, как его везли на «скорой», как внесли в приемный покой, как долго спорили о чем-то с невидимой медсестрой, которая говорила, что «этого надо не сюда, а туда», после чего его положили на кушетку. Вернее, бросили на кушетку. И тут он понял, что значит «не сюда, а туда». И с этого момента действительность обрушилась на него со всей жестокостью и безысходностью.

На какой-то момент ему стадо жаль себя, но было поздно. Окружающий мир потух, словно все его краски превратились в одну — серую, и он помчался куда-то по длинному похожему на тоннель коридору, интуитивно сознавая, что приближается к той черте, что отделяет жизнь от смерти и за какой уже ничего нет.

Аскольд Тарус до революции работал в цирке: сбивал из револьвера яблоко из папье-маше с головы своей сценической сестры, имя которой, разумеется, тоже было сценическое, Изольда. Коротконогий и короткорукий, он мог выпить четверть самогона с каким-нибудь приятелем и после этого даже не качнуться. Такой устойчивостью он страшно гордился и этим же объяснял свои успехи в стрельбе.

Подчиненные же объясняли способность Аскольда стрелять без промаха его тупостью и патологическим хладнокровием. Всем, кто его знал, казалось, что у него напрочь отсутствуют нервы. С привычным хладнокровием он сбивал спичечный коробок с головы бледного новичка, только что пришедшего в отдел и проходящего «проверку на вшивость». С таким же хладнокровием он попадал в лоб тем, кто отстреливался при арестах. Во многом благодаря этому, он стал начальником одного из отделов губернского уголовного розыска, потому что другие, более горячие конкуренты и претенденты на эту должность после нескольких операций отправлялись в лучшем случае в больницу и оттуда на инвалидность, в худшем — на Новониколаевское кладбище.

Начальник вызвал его к себе. Когда он появился в кабинете, то был немало удивлен тем, как встретил его Тарус. Он не сидел, развалившись в кресле, не хамил, как обычно, не грыз яблоко. Из всего этого он понял, что разговор предстоит необычный. Так и оказалось.

— В Новониколаевской тюрьме сидит Крыса, — начал Тарус, — раньше он был на «гастролях» в Каминске. Он сообщил нам, что Огнивец имеет намерение уйти за кордон, прихватив с собой найденные у купца Полуянова бриллианты и часть колчаковского архива, который потеряла колчаковская контрразведка во время отступления. Понял?

— Да.

— Камешки — хорошо, но архив — лучше. Он дороже камешков, поскольку там данные на агентуру, которая когда-то работала на адмирала, а сейчас осталась здесь и вредит нам, — сказал Тарус так, как говорят на митингах и собраниях, и посмотрел куда-то вбок в глубь кабинета.

Он так же глянул в ту сторону, и все стало на свои места и объяснило и позу Таруса, и его «культурное» поведение. Там, в одном из конфискованных рабоче-крестьянской властью у буржуазии кресел, сидел маленький человек, также облаченный в кожу. На нем были хромовые сапоги, кожаная куртка, на голове кожаный картуз. Человек этот был незаметен еще и потому, что сидел до поры неподвижно и ничем себя не обнаруживал, как будто он специально забрался в кресло и ждал своего часа, чтобы произвести эффект на присутствующих. Без сомнения, это был представитель ведомства, которое совсем недавно изменило свое название.

А начальник между тем продолжал:

— Крыса говорит, что архив находится в одном из домов по улице Инвалидной…

Улица небольшая, так что к твоему приезду может случиться так, что сотрудники уездного отдела милиции уже найдут архив, и тебе останется только обеспечить его транспортировку сюда… Ежели нет, то тебе…

— Придется подключиться к поискам…

— Да, — подтвердил Тарус, недовольный тем, что подчиненный перебил его, но сделал вид, что не заметил нарушения субординации.

— А откуда все это стало известно Крысе?

— Крыса клянется, что все это слышал от родственника купца Полуянова, но… — тут Тарус посмотрел на человека в кресле, которому, как нельзя лучше, подходила фамилия Кожан, и человек кивнул ему в ответ в знак дозволения рассказать кое-что…

— Понимаешь, родственника этого нет в живых, товарищи наши поторопились расстрелять его за пособничество бандитам… Таким образом, конспиративная цепочка прервалась, и сейчас этот архив, по всей видимости, ищут не только наши товарищи из уездной милиции, но и Огнивец…

— Что ж поторопились с родственником? — спросил он.

— У всех бывают ошибки, — услышал он первую фразу Кожана, — конь и на четырех ногах спотыкается…

— Так то кони, — начал было он, но Тарус бросил на него испепеляющий взгляд, и он замолк.

— Если архив найдет банда, то он точно уйдет за кордон, — произнес Тарус.

— А этого допустить никак нельзя, — назидательно заметил Кожан, все больше втягиваясь в их беседу.

«Почему нельзя?» — подмывало его спросить, но он сдержался: с серьезными людьми шутить не стоило, серьезные люди шуток не понимают.

— Да, — как эхо отозвался Тарус, — этого допустить нельзя, потому что в этом случае мы не сможем даже проконтролировать путь архива: служба безопасности у Огнивца налажена лучше, чем у милиции Каминска, те не имеют в банде своих людей, чтобы отслеживать обстановку…

— А если архив найдут товарищи из уездного отдела? — спросил он.

— В этом случае архив тоже может уйти к Огнивцу, потому что, стыдно признаться, но все провалы операций по ликвидации банды говорят о том, что у Огнивца есть свой человек в отделе, и он помогает ему не за страх, а за совесть.

— Его тоже надо установить?

— Само собой… его нужно выявить до того, как будет найден архив.

— Иначе операция может провалиться?

— Соображает, — сказал на это Кожан и одобрительно кивнул Тарусу. А тот, поощренный этим, стал инструктировать подчиненного.

— Все вопросы будешь решать с Каминским начмилом, зовут его Бородой.

— Я… — поперхнулся он, мгновенно сообразив, что его вызвали вовсе не для консультаций…

— Ты, — подтвердил Тарус и продолжил так, словно все уже было решено, — Борода — мужик крепкий, надежный, но, сам понимаешь, грамотешки ему не хватает, не учился он в академиях…

— Бороду ему, между прочим, — невпопад встрял Кожан, — разрешил носить уездный комитет партии… Специальное постановление принял по этому поводу… Дело в том, что у него на левой щеке ужасный шрам. Брить такую щеку тяжело, да и вид она придавала ему бандитский. Вот уездный комитет партии и принял постановление: «Обязать Каминского начмила носить бороду, чтобы она скрывала шрам, полученный в боях с бандитами, а начмил не дискредитировал своим видом социалистическую законность».

Тарус терпеливо ждал, пока Кожан произнесет эту галиматью, и начал говорить только тогда, когда гость в кресле закончил.