Детектив перед сном
Шрифт:
Енс задумался:
— Я склонен с тобой согласиться. Конечно, мы вздохнем с облегчением, если вы уберетесь из дома, но кто гарантирует, что вы не в сговоре друг с другом?
— Я гарантирую, — резко сказал Петер.
— Смешно, — ответил Георг.
— Енс прав, — отозвалась Ютта. — Мы должны все вместе оставаться здесь или все вместе отвезти Лотту на машине.
— Пойдемте посмотрим, можно ли вообще вырыть машину из снега, — предложил Георг.
— Мы останемся здесь, — возразил Енс. — Убежден, что утром телефон исправят. Я вовсе не хочу подвергать свою жену, не говоря уже о тяжело больной Лотте, опасной поездке
— Не волнуйся, мы выдадим тебе револьвер, чтобы ты мог защищать женщин и самого себя, — насмешливо сказал Георг.
— Протестую, — возмутился Петер. — Я знаю, что не совершил ни первого, ни второго убийства и не покушался ни на чью жизнь, а Енс, которому не терпится обвинить нас всех, вполне и сам может оказаться убийцей. Так зачем же давать ему револьвер!
Четверо с ненавистью посмотрели друг на друга.
Ютта протянула руку к своей рюмке с шерри и поднесла ее к губам. Подумала, понюхала рюмку и поставила ее обратно.
— Кто, собственно, наливал рюмки? — спросила она.
— Если хочешь знать, наливал я, — ответил Петер, с трудом сдерживая бешенство. — Но не забывай, что у вас всех была точно такая же возможность подсыпать яду в его стакан. Около бара совсем темно, и мы все ходили взад-вперед. Ошибиться было невозможно, потому что пива попросил только бедняга Бент. Если бы он, как другие, попросил шерри, было бы трудно дать рюмку с ядом именно ему.
Они уставились на стойку бара, где все еще стоял недопитый стакан Бента. Пролитое пиво образовало на светлом ковре темное влажное пятно, кто-то предложил спрятать стакан как важную вещественную улику.
В чем именно должен был уличать стакан, никто толком не знал. Все они так или иначе прикасались к нему, и на нем остались отпечатки их пальцев, однако теперь никому бы не пришло в голову притронуться к нему.
— Если мы будем сидеть здесь и глазеть в пространство, пока телефонная компания не восстановит связь, держу пари, мы все спятим, — сказал Георг. — Я все-таки хочу выйти и посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать с машиной. Вы прекрасно понимаете, что при таких сугробах я не смогу исчезнуть.
— Я помогу тебе и немного разомнусь, — предложил Петер. На это Георг с деланной беззаботностью ответил:
— Нет, пожалуй, я еще немного подожду.
Они со злостью посмотрели друг на друга, и снова в комнате наступила гнетущая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Сейчас они даже не думали о происшедших убийствах — сейчас они пытались разрешить две загадки: что знал Бент и что знала Лотта.
Совершено, по крайней мере, два убийства. Внезапная смерть Фрэнсис тоже, видимо, не была случаем. Эта мысль пугала всех, однако пока Лотта была без сознания, преступник чувствовал себя в безопасности. При некоторой ловкости не очень трудно заставить ее умолкнуть навеки, прежде чем она вспомнит, что же напомнило ей об осени. А кого же можно осудить без улик?
Убийца молчал, как все, и выжидал, а время шло…
Наконец, Георг сказал:
— Пойду посмотрю, как там Лотта, — и он оказался у двери, прежде чем до остальных дошли его слова.
— Да, Лотта, мы совсем забыли про Лотту. Я тоже пойду к ней! — воскликнула Ютта. Енс встал и заявил, что не отпустит свою жену с убийцей.
И Георг повел себя так, будто он и вправду был преступником. Он бросился к Енсу, словно желал убить его,
— В таком случае, и Петер должен идти с нами. В конце концов, убийцей может оказаться и он, зачем же предоставлять ему возможность удрать, когда мы все будем наверху?
Все вместе они тихо поднялись наверх, и через четверть часа им так же тихо пришлось спуститься вниз. Лотта заперлась и, как они ни просили открыть, ее не удалось уговорить.
Наверху в своей комнате Лотта удивлялась, что никто не идет спать.
Смущенные ее поступком или из врожденного такта, они не сказали ей об убийстве Бента. Они умоляли Лотту открыть дверь, спрашивали, не нужно ли ей чего-нибудь, но никто даже не заикнулся о трагической судьбе Бента.
Лотта заметила, что голос Бента не слышался в общем хоре, но успокаивала себя тем, что он отправился домой на лыжах, и радовалась при мысли, что он установит связь с внешним миром. Если он верил, что она убила Петерсена, он, конечно, даст знать полиции, а если убийцей был он сам, его по крайней мере теперь нет в доме, и ей не нужно бояться новых покушений.
Она ни за что не отопрет дверь своей комнаты до утра. Если не Бент был убийцей, она абсолютно уверена, что полиция явится сразу же, как только дороги станут проходимыми, и, хотя ее собственное положение было весьма шатким, никто так не ждал полицию, как она.
Тишину вновь нарушил звук хлопающих дверей. Она слышала, как кто-то вышел на кухню, она слышала крадущиеся шаги на лестнице.
Кто-то осторожно нажал на дверную ручку. Голос, который она не смогла узнать, шепнул:
— Лотта, ты спишь?
Лотта заколебалась. Разумеется, надо было ответить, но ей не понравилось, что она не узнала голоса. Голос явно хотели изменить. И вообще она не желает разговаривать ни с кем. Лотта снова откинулась на подушки, выжидая, когда шаги удалятся.
Но вдруг она поняла, что ее молчание было воспринято тем, кто стоял за дверью, как благоприятный знак. В замочную скважину просунули какой-то предмет, и ключ, который она добросовестно и надежно повернула в замке, начал угрожающе шевелиться. Лотта закричала, но события этого дня так сказались на ней, что пронзительный крик, который должен был бы поднять на ноги весь дом, прозвучал, как шепот. Однако он подействовал на того, кто стоял за дверью. Затаив дыхание, Лотта слышала, как предмет был осторожно вынут из скважины. Свет и тень переместились под ее дверью, крадущиеся шаги стали удаляться по коридору, и где-то тихо открылась и закрылась дверь.
Лотта ни за что не смогла бы определить, что это была за дверь, однако ясно было одно: убийца все еще находится в доме, и он не отказался от намерения свести с ней счеты.
Шли часы ночи.
Четверо в гостиной сидели и полулежали в креслах.
Горела одна настольная лампа. Ее дрожащий отсвет отбрасывал на пол и потолок причудливые пляшущие тени.
Казалось, эти четверо спали, но, присмотревшись, можно было заметить настороженный, острый взгляд под опущенными веками. Когда в камине падала головня, они открывали глаза и смотрели друг на друга холодно и испытующе.